Когда немногочисленные взятые с собой вещи были разложены по местам, Симон  водрузил на стол  хроноскаф  и достал инструменты. Маргоша отправилась на кухню готовить обед.  В стенном шкафчике удачно обнаружилась крупа и какие-то приправы, а в морозилке – изрядный кусок закаменевшего мяса. Так что макароны с Васьки можно было не тащить.

– А давно ли уехала твоя родня? – спросила она мужа, заглянув в комнату.

- Неделю назад. А что?

- Да я там, в холодильнике какого-то «мамонта» раскопала. Теперь думаю – стоит ли его готовить и есть?

- А чего ему сделается? Он же давно убитый и замороженный. Вот часы мои фамильные, кажется, «приболели» немного.
- Ну, еще бы! Ты же эту семейную реликвию по десять раз на неделе разбираешь на очень мелкие запчасти. Не мудрено, что хроноскаф потом с ума сходит.
 - Главное, чтобы мы с ума не сошли, – отшутился Симон. – Но при отсутствии Марфы Васильевны нам это не грозит.

- Да уж. Одна старушка всех жильцов своим телевизором распугала.

- Не одна. В свете грядущего чемпионата все и так норовят подальше от Питера уехать. Вот и наши с тобой приемные родители мудро смылись на природу.

- Наши родители деликатно оставили нас одних,  –  усмехнулась девушка. - Ты разве не заметил, что с тех пор, как мы поженились, они все время куда-нибудь уезжают?
Симон оторвался от разобранного механизма и бросил на Маргошу растерянный взгляд.
- Э-э-э… Вообще-то,  мне казалось, что им просто тоже хочется побыть вдвоем. К тому же в нашем Шанхае, Саше трудно сосредоточиться. И вдохновение бежит от него, роняя тапки.

- То есть, ты хочешь сказать, что они не от нас спрятались?

- Конечно, нет! Разве ты забыла, как Патер бубнил: «К чёрту весь этот мир! Просто оставьте меня наедине с музыкой».

- Это радует. А то меня время от времени мучает совесть. Мы же с тобой свалились Лизавете на голову и поселились у нее навечно. И как-то незаметно ее из дома выжили.

- Свалился, вообще-то, я. И не на голову, а под колеса. А ты – уже потом в доме появилась.

- Ну, да. Ты – притащил меня. А я – привела Патера. Просто какая-то новая  сказка про «Теремок» вышла…

- Если бы ты не привела Сашу, Лизавета так бы и пропадала одна. А теперь – они вместе.
- Это уже не сказка про теремок, а реклама брачного агентства  получается, - улыбнулась Маргоша, - Или «Домик для друзей» Чебурашки и Крокодила Гены.  Кстати, ты же говорил, что эта квартира раньше Патеру принадлежала.
- Ну, да. Аж, в прошлом веке. Правда, он, как и ты, ее не любит.
- Наверно, тоже чует присутствие Теней Прошлого, - вздохнула Маргоша, - А я еще все время боюсь, что Повелитель Часов к нам снова пожалует.
И девушка невольно покосилась на злосчастный темный квадрат на обоях.
- Не боись! – рассмеялся Симон. – Он же исчез! А если пожалует – так мы его «по морде чайником». Помнишь, такую песенку?

- Ой, чайник! – ахнула  Маргоша  и исчезла на кухне.

  А Симон остался сидеть над своим хроноскафом.
- Странное дело – подумал он. – Выходит, что и я теперь – Повелитель Часов.

Только немного в другом смысле – техническом, а не мистическом. Хотя, когда кому-то из нашего зазеркального братства требуется помощь, я попадаю к ним именно благодаря хроноскафу…

  Он аккуратно встал из-за стола, стараясь не потревожить разложенные на нем детали старинного механизма. Прошелся по комнате. Потом достал из чехла гитару и устроился с ней на диване.

Улыбки могут блуждать по лицам, мирам и строкам,
Улыбки могут бродить с котами, или без оных.
Хотите знать, как хранить улыбку в пути далеком?

Послать бродяге привет в дорогу от губ знакомых!

- Иди завтракать, бродяга! – позвала Маргоша.

- Иду, иду, – отозвался Симон.

  На маленькой кухне уютно гудел чайник, кофе в кружке был горячим и ароматным, а солнечный зайчик весело прыгал по блестящим серебряным ложечкам. Но занозой в сердце сидела непонятная тревога. И как-то слишком явно лезла наружу.

- Тебя что-то беспокоит?

- Нет, – соврал он.

 Но на всякий случай спрятал глаза в кружку, вдохнув запах корицы.

- Просто песенка стучится.

- Новая?

- Почти. Второй месяц в голове крутится.

  Он прикрыл глаза, словно припоминая, и тихонько напел:

А ветер откроет окно и повеет теплом,
Метисовый ветер, бывавший на всех побережьях,
Наступит пора рюкзаков и срывания пломб
На ставнях, ведущих на юг, и рассказов о прежнем. 
Скрипения ржавых отмычек в амбарных замках,

И запаха, терпкого запаха смуглого ветра,
Который засел в наших кедах, штанах, рюкзаках
(В их тёмных, таящих сюрпризы, загадочных недрах).
Начнут чудеса, будто сами собою твориться,
И добрые мысли совсем по-хозяйски нагрянут,
Когда откопаем бумажный пакетик корицы
В кармашке - из дальних земель привезенную пряность.

- Красиво как! И забавно немножко. И ты ее вспомнил, потому, что я эту пряность в кофе бухнула?

- Ну да. А песенки – они, как девушки. Стоит от них отвернуться – убегают.

- Но я-то здесь! Хотя ты все время о чем-то думаешь. И со мной не делишься.

- Почему? Я делюсь. Но, в основном, хорошими мыслями. В жизни главное – правильно расставить акценты. Можно коллекционировать пасмурные дни, неудачи, обиды, полупустые кошельки и быть несчастным... А можно собирать улыбки, рукопожатия, солнечных зайчиков, красивую музыку, добрые фильмы, изысканные запахи и стать счастливым.

- Пасмурные дни коллекционировать не надо! – рассмеялась Маргоша. – Здесь их так много, что они ни в один Эрмитаж не влезут. Лучше будем твои песенки собирать. Кстати, ты не думал их записать?

- На какие шиши? Если бы у нас были деньги, я бы сначала твои записал. Моих-то – кот наплакал. Так, что я предпочитаю чужое петь…

- Я помню.

  И она процитировала:

Нет проблем нерешимых, но есть не решённые.
Нет пророческих снов, но есть вещие сны.
Нету вечных друзей, но есть воскрешённые,
Оживленные памятью нашей черты.

Есть доклады победные, но не стало романтики,
Есть обеды парадные - нету таверн.
И навеки исчезли в сером небе Атлантики
Паруса клиперов и седых каравелл.

- Кстати, как там Вальтер? Вы давно «перестукивались»?

- Очень. Браслет же здесь лежит, а мы у Лизаветы проживаем.
- Так «позвони» Вальтеру сегодня. Он, наверно, по тебе соскучился на своем «Голландце». Кстати, а что ты думаешь о вещих снах?
- А тебе что-то приснилось?
- Ага. Только я деталей уже не помню. Что-то морское. И страшное. Я тебе об этом лучше спою. Вот, недавно выучила:

Третьего ранга грубый и пьяный кэп скажет тебе, что пора станцевать на рее - 
Всё оттого, что немного штормит в апреле, тонкие штучки в апреле в ходу у всех.
Рея узка - указательный божий перст с камнем таким, что "санси" можно бросить нищим.
Брось же его - может в море его отыщет тёмная тварь из холодных бездонных мест.
Может тогда я однажды сойду в порту, в городе том, что ни разу не видел моря - Там, в кабаке, капитаны со мной не споря  зычным и низким мою прокричат строку...

Выпей меня, словно ром, словно ложь прости: этот апрель под окном моим бьётся штормом.
Я устою, но я к чёрту сорву погоны, звёздам уставшим опять прикажу цвести - Астрами, гроздьями прямо по курсу в ад, над головой (можешь смело сойти на берег).
Рея дрожит отголоском немых истерик, бьётся о мачту надорванных слов канат. Бог моряков, упаси меня от земли, той на которой все лгут, что не видят моря. Эльму Святому отдам я штурвал, и боли дам затопить мои верные корабли...

Только смотри на меня, мой безумный бог. Есть ты, иль нет - по дороге к тебе неважно...
Там, в кабаке, кто-то держит корабль бумажный в нежной руке и меня, словно бога, ждёт.

- Кто-то держит корабль бумажный в нежной руке… - тихо повторил Симон и ласково накрыл тонкую ладонь девушки своей, - Все очень красиво, конечно. Но,  моя дорогая! Какие-то ты странные песенки  учишь…
-  Да ладно! Пишу-то их не я. Это же – Снежный Рыцарь.

Симон с притворным возмущением погрозил жене пальцем.

- Хм! У вас, леди, должен быть только один рыцарь – это я!
Маргоша насмешливо качнула головой.
-  Еще добавь – «Королевство – это я!». Тоже мне – Людовик Тринадцатый!
-  И вовсе не тринадцатый, а четырнадцатый!
- Да какая разница! В этих Франциях государей все равно одинаково называли. Никакой фантазии!  То ли дело у нас – Павел Первый, Николай Второй, Петр Третий. Иоанн Четвертый. Эй, ты чего вдруг задумался?
Она потеребила за плечо внезапно помрачневшего Симона.
- Странное совпадение, - медленно произнес юноша, - Ты только что перечислила имена царей, умерших не своей и очень не хорошей смертью.
- А.. причем тут Иван Грозный? – растерянно спросила Маргоша, - Он же, вроде, просто партию в шахматы не доиграл.
- И он тоже! Его английский лекарь отравил, судя по последним историческим данным.
- Опять – англичане?!!

- Конечно. Они отравили Ивана Грозного и устроили Великую Смуту, чтобы превратить Россию в свой протекторат.

- Бр-р! Просто бесконечное «дело Скрипалей» какое-то! Не зря наши старушки на все лады Британию костерили.

- Отож-ж! Я тебе сейчас одну книжонку найду, погоди.

  Симон метнулся к шкафу и вытащил оттуда какую-то потрепанную брошюрку с «ятями».

- Вот послушай – что писали про царя:

«Иоанн затмил своих предков и могуществом, и добродетелью. Он имеет многих врагов и усмиряет их. Литва, Польша, Швеция, Дания, Ливония, Крым ужасаются русского имени. В отношении к подданным он удивительно снисходителен, приветлив. Одним словом, нет в Европе более россиян преданных своему государю, коего они равно и страшатся и любят. Непрестанно готовый слушать жалобы и помогать Иоанн во всё входит, всё решает; не скучает делами и не веселится ни звериной ловлей, ни музыкой, занимаясь единственно двумя мыслями: как служить Богу и как истреблять врагов России!». А потом он резко изменился...

- И что? Николай Карамзин в «Истории государства Российского» писал, что добродетели  Иоанн лишился в одна тысяча пятьсот шестидесятом году. Когда его нежная супруга  Анастасия  вдруг занемогла тяжкою болезнью. Придворные медики не смогли ей помочь. Она умерла. С той поры царь ожесточился, стал Грозным.

- Вот-вот, «придворные медики»! Знаешь ли ты, что в Россию в шестнадцатом веке прибыл из Лондона выпускник Кембриджа Элизеус Бомелиус, врач, алхимик, астролог, по совместительству шпион британской короны. Ставший на долгие времена любимцем и личным лекарем Ивана Грозного. Судя по летописям, его возненавидели на Руси лютой ненавистью, считая повинным в диких, необузданных жестокостях царя, который именно после приезда заморского мага, как бы переродился из нормального человека в свирепого тирана. Вот и выходит, что все – не просто так! Не зря Павел говорил – «Все зло – от англичан»! Кстати, Бомелиус этот потом получил свое. Говорят, его сожгли на костре, как чернокнижника и отравителя.
- Веником убиться!

- Ага. Целых двадцать семь лет, до самой кончины, государя окружали лондонские эскулапы, один из которых точно был профессиональным отравителем. При том, что королева Елизавета всячески обманывала государя и откладывала заключение союза с Москвой. А царь оказался заложником в руках лекарей и аптекарей... И в какой-то момент его просто убрали.

- А есть доказательства?

- Конечно! Еще какие! В шестьдесят третьем  году в Архангельском соборе Московского Кремля вскрыли гробницы Ивана Грозного, его сыновей Ивана и Федора. И что же?! Эксперты-криминалисты обнаружили, что содержание ртути в костях царя и царевича Ивана в тридцать два  раза превышает допустимую норму! А в первую очередь, эта отрава бьет по нервной системе. Жертва становится тревожной, агрессивной, мнительной, легко возбуждается и гневается… То есть, происходило все то, что современники говорили про Ивана Грозного. Англичанам был резон его травить. Царь стал проявлять самостоятельность, лишать их купцов привилегий, перечил самой королеве. А у британцев на Россию были далеко идущие планы…

Маргоша отступила от Симона и устало провела руками по лицу.
- Черт! Лучше бы я бабкину «политинформацию» еще раз послушала, чем твою! Как-то хочется помыть мозги и всю эту инфу из головы выкинуть…

- Ну, извини. Я не хотел – так получилось. Ты сама эту «занимательную арифметику» с государями начала…

- Я начала?! – возмущенно воскликнула девушка.
Юноша умоляюще протянул к ней руки.
- Стоп! Давай не будем ссориться! В конце концов, их давно нет, а я есть. Лучше поцелуй своего рыцаря – хотя бы разок…