В «Пышке» было жарко, как в бане, отчаянно пахло горячим тестом и какао. Продавщицы в белых халатах и кружевных наколках  сновали в густых облаках  ароматного пара, каждые пять минут поднося к прилавку огромные алюминиевые кастрюли со сладким коричневым напитком.
Промозглый день согнал под крышу знаменитого заведения на Гороховой толпы туристов, но Симону и Маргоше чудом удалось занять столик возле окна. С аппетитом доедая третий пончик и изрядно выпачкав джинсы сахарной пудрой, Симон вдруг заметил, что Маргоша отставила чашку и что-то шепчет, задумчиво глядя на залитое дождем стекло.
- О чем вы думаете, ваше высочество, позвольте поинтересоваться? – лукаво поинтересовался  юноша, - Не иначе, как своего Снежного Рыцаря вспоминаете, о законном супруге позабыв?
Девушка оторвала взгляд от окна и смущенно улыбнулась.
- Да, нет. Цветаевские строки отчего-то в памяти всплыли:

Шоколадом лечить печаль,
И смеяться в лицо прохожим!

- Помню такой стих. Там еще и другие замечательные слова есть:

Быть как стебель и быть как сталь
В жизни, где мы так мало можем...

Знаешь, а ведь это прямо про тебя!
Маргоша опустила глаза.
- Наверное. Но мне совсем не хочется быть сильной. По крайней мере, сейчас.
- А чего же вам хочется, ваше высочество?
- Пока что просто сидеть рядом с тобой. Кушать эти замечательные пончики и растягивать  мгновение покоя и счастья, как можно больше.
- Пачкая при этом сахарной пудрой свой прелестный носик!
- Ой! Где я испачкалась?
Маргоша тут же полезла за косметичкой. Симон рассмеялся:
- Да пошутил я! Скажи лучше, с чего бы это тебе Цветаева вспомнилась?
- Даже не знаю. Подумалось  вдруг: а бывала ли Марина Ивановна в Петербурге?
-  Конечно, бывала. У нее же строчки есть: «Куда это держишь путь, красавица - аль в обитель? Нет, милый, хочу взглянуть на царицу, на царевича, на Питер».

- Не помню таких. Только эти – «И проходишь ты над своей Невой, о ту пору, как над рекой-Москвой я стою с опущенной головой, и слипаются фонари».

- Это она Блоку писала, насколько я помню.
- Вот-вот! К тому же мы хотели о любви поговорить. А кто  кроме нее лучше-то писал?

  Симон улыбнулся.

- Наверное, только Ахматова. И я, вообще-то, думал, что мы о нас с тобой говорить станем.

- А у Марины  и про нас есть! Точнее – про тебя. Помнишь?

Откуда такая нежность,
И что с нею делать, отрок
Лукавый, певец захожий,
С ресницами — нет длинней?

- Ох! Спасибо, родная.  А мне вот такое вспомнилось, тоже про нас:

И мы сидим. Нет, мы летаем,
Как будто мир необитаем.
И, наконец-то, мы одни,
И всё сбылось и воплотилось,
И за ошибки заплатилось,
И за погубленные дни.

- Нашего маэстро песенка! Правда, очень грустная. Послушай, Симон!
Маргоша вдруг заговорила очень серьезно, даже напряженно:
- Может быть, нам в переход вместе пойти? Ты – Валькино споешь, а я – свое. Мы же так больше заработаем!
Симон хмыкнул.
- А потом получится  - классическое! Помнишь, как Патер попытался однажды в переходе попеть? И его очень внимательно слушал один мент. Так слушал, что чуть  не слезы вытирал! А потом сказал со вздохом: «Ах, Боккерини – это прекрасно! Заплатите штрафу сто рублей!» Впрочем, сейчас уже, наверное, не сто. Нет уж, дорогая, предоставь мне эту привилегию – от полиции бегать.

- Но я же, как лучше хочу!
- Маргоша, не дури! – голос Симона стал жестким, хотя он старался смотреть на жену ласково  и слова выбирать, - Пока я в силах держать гитару, ты в переходе петь не будешь! Добытчик у нас в семье – я. Может, и не очень хороший, но – какой есть. Твое дело – музыку писать. Или стихи.

- Да какие у меня стихи?  - досадливо махнула рукой девушка, - Не Анна я всея Руси. И даже не Марина.
- Ну-ну, не принижай свои таланты, детка! И песенки у тебя замечательные!
- Спасибо, дорогой, на добром слове! А ты не знаешь, сколько раз Цветаева приезжала в Питер?
- Точно не знаю. Но ведь всегда можно Дух Яндекса спросить.
Симон покопался в телефоне и озадаченно присвистнул:
- Ого, какая инфа вылезла! Как раз про стихи и песни!
«Начало января 1916 года, начало последнего года старого мира. Разгар войны. Темные силы. Сидели и читали стихи. Последние стихи на последних шкурах у последних каминов... Пир во время Чумы? Да. Но те пировали - вином и розами, мы же - бесплотно, чудесно, как чистые духи - уже призраки Аида - словами: звуком слов и живой кровью чувств».
- Скорее уж про призраков Прошлого и про грядущую революцию, - поежилась Маргоша. – Мда-а! Теперь уже Волошин вспомнился: «Темен жребий русского поэта…»
- А вот еще интересные воспоминания! – заметил Симон, быстро уводя разговор от грустной темы.
«Впечатления от зимнего путешествия 1915-1916 гг. были настолько сильны, что сама Марина Цветаева  восприняла этот приезд в Петроград, как первый. «Я в первый раз в жизни была в Петербурге... и был такой мороз - и в Петербурге так много памятников - и сани так быстро летели - все слилось, только и осталось от Петербурга, что стихи Пушкина и Ахматовой. Ах, нет: еще камины. Везде, куда меня приводили, огромные мраморные камины, - целые дубовые рощи сгорали!».

- Вот и Саша с Настей, наверное, так у камина сидели. Ну, то есть – Патер с Ларри. В своей квартире – на углу Невского и Большой Морской. А теперь там живем мы с тобой. И камин - просто часть интерьера.

- Жаль. В этот «маябррь» было бы неплохо у него погреться…

- Ага. А потом случится дым и третье пришествие пожарных?

- Почему – третье?

- Так первый раз они явились, когда там Командор с моими «родственниками» квартировал, а второй – когда уже я в камине кроссовки сжег…

- А разве они приезжали? Я не помню.

- Здрассте! А от кого мы через черный ход линяли? Впечатлительная Лизавета нас тогда даже до дома не довезла, помнишь?
- Как же! Помню, конечно! Вы там с ней на лавочке пиво дули, чтобы нервы поправить. А мне даже пробочку понюхать не дали.
- Гм! Дорогая женушка, ты сейчас жалуешься или завидуешь? А то давай сбежим  отсюда и найдем тебе подходящую пивную. Будешь там горячительное дуть,  стуча  кружкой по барной стойке с воплем: «Зенит – чемпион!»
Маргоша расхохоталась.
- Нет,  это чересчур! Я болельщицей заядлой никогда не была.
- А напрасно! На носу футбольный чемпионат, если ты помнишь!
- Помню, - внезапно мрачнея, произнесла девушка, - И поэтому в городе столько стражей порядка развелось, что просто отбоя от них нет.
- Тебя кто-то  обидел?! – подскочил на месте Симон.
- Не успел. Потому что Лизавета вмешалась. Ой, вообще-то, она просила не рассказывать тебе об этом. Но как-то к слову пришлось. Симон, ты только не волнуйся, пожалуйста!
- Я не волнуюсь, - медленно сказал Симон, - Я просто хочу немедленно узнать, что  там у вас там произошло, и какой урод посмел к тебе привязаться?!
- Да он не ко мне привязался, а к Лизиной квартире! В общем, в местное отделение полиции откуда-то просочился слух, что у нас на Ваське – приют нелегальных иммигрантов. Или еще какой притон похуже. Ты как раз в переходе пел, а к Лизе нагрянули менты с проверкой документов. Ну, она у нас дама боевая, ты же знаешь! Быстренько задвинула меня в какую-то кладовку, а сама распахнула дверь в комнату и встала на пороге, как богатырь на заставе! Страж только нос через дверь просунул. А там, на стене – портрет Юрки  в форме и орденах. Тут-то Лизавета и рявкнула во весь голос, что обратится куда следует, если всякие недоумки будут к матери Героя России с обысками шляться. Мента того – как ветром сдуло! Еще потом начальник полиции звонил ей и извинялся.

Маргоша  рассказывала историю весело, беспечно улыбаясь и подсмеиваясь над незадачливыми полицейскими. Но Симону было не до смеха. Он-то привык жить в Питере «на птичьих правах» и удирать от полиции.  Но сама мысль о том, что любой тип в камуфляжной форме может  остановить на улице его жену, грубо потребовать документы, может  даже, оскорбить ее – была для юноши невыносимой!
- Конечно, по закону, Маргоша должна проживать в общаге своего музыкального колледжа, - подумал он, - Но койкоместо стоит там больше, чем вся ее стипендия за полгода! Да и не  совался никто до сей поры в Лизаветину квартиру с идиотскими вопросами: сколько народу там живет и по какому праву? А теперь из-за этого паршивого чемпионата, администрация Питера просто с ума посходила! На вокзалах и в центре города – паспортные проверки каждые пять минут. Того и гляди скоро людей на улицах хватать начнут и ни за что в кутузку  тащить, как в проклятом тридцать седьмом году! И что же нам, бедным птицам перелетным, при таком раскладе делать?
Ответа на этот животрепещущий вопрос у Симона пока не было. Маргоша, видя, что помрачневший муж  пустился  в какие-то раздумья, тут же  затормошила его, стараясь развеселить.
- Ну, ладно, Симон, забудь  мой рассказ! Все ведь хорошо закончилось.  Посмотри лучше, какой интересный дом я в Сети нашла. Совсем близко  от нашего Угла Невского!
Она протянула юноше гаджет.
- Саперный переулок. Там еще в каком-то доходном доме Марина Ивановна стихи читала. А рядом стоит  один из самых забавных в Санкт-Петербурге особняков. Его украшают четыре бородатых атланта в звериных шкурах. А еще кариатиды, голые младенцы, маскароны в виде львиных, кошачьих, драконьих голов и много всякой всячины… Ох, бедные младенцы! Им, поди, холодно в такую погоду! Львам и кошкам проще – у них шерсть…

- Ага! Каменная! – не выдержал и фыркнул Симон.
Маргоша тоже рассмеялась, а потом с сожалением вздохнула.
- Кажется, пора домой возвращаться. «Теория музыки» сама себя не выучит. А у меня выпускные экзамены через пару недель.
- Значит, возвращаемся, - улыбнулся Симон, - Придем домой, я тебя под одеяло спрячу - вместо младенца. И сам, кстати,  репетировать сяду. А то я уже забыл, когда гитару в руки брал.

  В комнате было тихо, темно и достаточно свежо.

- Чувствую себя кариатидой – вздохнула Маргоша, зябко поеживаясь, и не спеша снимать куртку.

- Сейчас придумаем что-нибудь – обнадежил ее Симон, задергивая шторы и щелкая выключателем. – У нас обогреватель где-то был.

  Он полез в кладовку и через пару минут вытащил оттуда старый-престарый агрегат. Кое-как очистил спираль от пыли и воткнул шнур в розетку. В ней что-то заискрило, хлопнуло и задымилось. Свет тут же погас.

 - Alles Caput! Придется при свечах вечер коротать. Интересно, я всем такой апокалипсис устроил – или только нам?

  Он выглянул в окно. Увидел темный угол дома и шепотом выругался.

- Ну, вот – проворчала Маргоша. – Беда, когда сапог начнет тачать пирожник.

Вредитель вы, герр Лисков!

- Я не вредитель – возразил юноша. – Я – мастер! Уже не помню, в каком поколении. Но – часовой, а не электрический.

- А есть разница? Теперь и учебник перед сном не почитать – чем потом книжку-то заряжать?

– Не ворчи, жена! Я тебе колыбельную спою.

 - Да? А ты в темноте на нужные лады попасть сумеешь?

- Конечно. Не всегда ж я при электричестве-то жил, – буркнул смущенный муж.

  И усмехнулся.

- Как отличить ксендза от паненки?  На ощупь!

- Фу! Нахал! Какие еще – паненки?

- Так ведь гитара-то у меня – испанка. Значит, девушка.

- Вот и обнимайся со своей девушкой! А я спать пошла. Известны мне твои колыбельные: «баю – баюшки – баю, спи скорей, а то убью»!

- Тогда уж не так.

  И он дурашливо запел:

Баю-баюшки бай-бай, в дверь стучится триллер.
Спи, сынок, не забывай, что твой папа киллер.
Пистолетик под бочок - и - спокойной ночи!
Придет серенький волчок - мы его замочим.

- Не хочу пистолетик под бочок! – вздохнула Маргоша.
И протянула руки к мужу.
- Иди ко мне. В темноте только ничего больше не порушь, Конан-Варвар!
- Я не варвар! Я – рыцарь Симон. Правда, не Снежный, а бедный.
- И хорошо, что не снежный, - шепнула девушка, на миг оторвавшись от его губ,
- И так очень холодно.
Симон зарылся лицом в ее волосы, еще крепче сомкнул объятия:
- Не бойся, родная.  Сейчас тебе станет тепло…

Маргоша уже давно мирно спала на его плече, а он слушал ровное дыхание девушки и все вглядывался в непроглядную тьму. Сна не было ни в одном глазу! Зато в голове упорно кружились непрошеные  воспоминания. То о пиратских делах, то о первом его появлении в этом доме. Наконец, Симон решился и, поправив подушку под головой жены, осторожно выскользнул из кровати. Взял гитару, прошлепал на кухню, откопал в шкафу оставшуюся с незапамятных времен свечку и зажег ее. Оранжевый огонек робко затрепетал, по стенам и потолку побежали смутные тени. Юноша задумчиво коснулся струн.

В этом доме большом столько окон горит по ночам.
- Видно, чья-то душа не на месте, кому-то не спится,
Кто-то хлещет вино, потому что когда-то смолчал.
Ну, а кто-то не спит для того, чтоб, напротив, не спиться…

Кто-то пишет стихи, не имея таланта к тому,
Изливая в словах боль и ярость, что сердце ломают,
Кто-то взводит курок, чтоб свинцом наплевать на судьбу,

Кто-то просто сидит, и свеча на столе умирает.

  На минуту задумался, но вспомнил слова, и продолжил.

В этом чёрном лесу ни огней, ни дорог – пустота.
Лишь пунктиром следы на снегу до ближайшей метели.
И слетает на землю пожухлых сердец листопад,
Словно в память о тех, что до цели дойти не сумели…

Если встал в полный рост и без страха ввязался в борьбу -
Будь уверен, найдутся враги, можешь сам не стараться.
Даже эхо не встретит тебя, не подхватит мольбу,
Эхо тоже боится - есть риск не на то отозваться.

  В этот момент пламя свечи вдруг ярко вспыхнуло и заметалось.  А откуда-то издалека  донесся  негромкий, но отчетливый звон. Симон отложил гитару, достал мобильник – тишина. Растерянно заглянул в комнату. Лежащий на столе Маргошин ай-фон тоже не подавал признаков жизни.
- Идиот! Это же – браслет звенит!

  Симон кинулся к шкафу и схватил с полки шкатулку. Зеленые камешки тускло мерцали внутри.

- Слушаю! – шепотом, чтобы не разбудить жену, крикнул он. – Кто на связи?
- Вальтер на проводе, – отозвался знакомый голос. – Спишь? Разбудил?

- Нет. Я тут репетирую. И песенку твою пою.

- Это которую?

- И свеча не умрёт, если к ней подоспеет подмога!

- А-а-а…. Песня хорошая! Главное – актуальная. Слушай, парень, будь там начеку! Не знаю, что у вас происходит – но мучают меня некие нехорошие предчувствия.
- Можешь, конкретно сказать – что не так? – тихо и тревожно спросил юноша.
- Конкретно не могу. Но чудится мне, что Тени Прошлого опять пытаются ворваться в мир живых. А это чревато разными недобрыми последствиями, сам знаешь! Словом, будь внимателен и к бою готов! И помни: жизнь - это не карточная игра и тем более не карточный фокус. Судьба очень часто подбрасывает плохие карты, но это не повод для того, чтобы шельмовать.

Вальтер замолчал, и камешки погасли. Симон повертел браслет в руках. Подумал  и привычно надел его на запястье. Потом снова заглянул в комнату. Маргоша спала, обняв подушку и разговора, похоже, не слышала.
- Вот и хорошо, - с облегчением подумал Симон, - А женушке моей лучше все-таки  отправиться в Репино. Чтобы  отсидеться  в пансионате до начала выпускных экзаменов. Там море, лес, Патер с Лизой рядом, а, главное, ни полиции вездесущей, ни пресловутых Теней нет.
Мысль эта была разумной и правильной, но сердце юноши сжалось от тоски. Со дня свадьбы они не расставались с Маргошей надолго. Предчувствие скорой разлуки прогнало последние остатки сна и покоя.
- Это же ненадолго, - пробормотал он, возвращаясь на кухню, - Пусть Мироздание успокоится, а заодно с ним и администрация Питера. Я буду приезжать в Репино, чтоб Маргоша тоже не скучала без меня…
Никакие доводы не помогали. Тоскливое чувство не проходило, и Симон потянулся было к шкафу, где у «братцев» была прикопана неизменная бутылка вина. Но потом нахмурился и обозвал себя слабонервным болваном.
- Не хватало только, чтобы девочка застукала меня утром в обнимку с рюмкой. И так ей нелегко в этой «странной квартирке». Ладно! «Болящий дух врачует песнопенье!»
И Симон снова взял гитару.

Иногда нас - бывает - преследуют страшные сны.
И, вскочив среди ночи, мы курим взахлёб и помногу...
Очень трудно поверить, что месяц всего до весны.
И свеча не умрёт, если к ней подоспеет подмога…