Где-то наверху громко хлопнула крышка люка, натужно заскрипели засовы; внизу, в коридоре и кают-компании, автоматически включился свет. Борт-инженер Михалев, скривив недовольную гримасу, перевернул газетную страницу: 
- Надо бы их все-таки смазать… 

Встряхнув, он расправил газету и продолжил чтение.

 - А я так надеялась, что он не вернется. – Врач экспедиции Лиза стояла в дверном проеме, прислонившись к стене, и всматривалась в коридор. Там гулким эхом в лифтовой шахте, по запасной лестнице, отдавались шаги. Наконец все стихло, и из открытых дверей в тоннель сначала упало что-то большое и оранжевое, и только затем показался сам капитан. Снял кислородную маску, стряхнул песок с одежды, потом взял «что-то оранжевое» за хвост и потащил к кают-компании.

 - Ну скажи нам, зачем? Просто скажи - зачем? 

Капитан прошел мимо Лизы, не удостоив ее внимания. Михалев неодобрительно покосился и снова уткнулся в газету. 

- О, граф сегодня не в духе, хотя и вернулся с добычей. Что же там произошло? Я сейчас сложу песню. - Штурман Протасов был одет как средневековый менестрель: нелепый колпак, растопыренные панталоны и загнутые вверх башмаки. В руках он держал мандолину. Трям! Звонко бряцнули расстроенные струны. 

- Граф вернулся с охоты и с добычей большой, – фальшивя, затянул Протасов, но тут же остановился. – Нет что-то здесь не так. 

Он громко прочистил голос, сделал небольшую распевку и начал все так же фальшиво: 
- Граф вернулся с охоты… Эмм... Михалев, ты не знаешь рифмы к слову охота? 
Бортинженер лишь неодобрительно встряхнул газетой, перевернув страницу, и продолжил чтение. 
- Эх, а такой начитанный вроде человек… Наверное, это мандолина все-таки расстроена. 
Протасов склонился к инструменту и стал одним пальцем дергать струну и громко произносить слова по слогам:

 -Граф вер-нул-ся с о-хо-ты.

 
Капитан тяжело вздохнул, помотал головой и, поправив на плече хвост оранжевой туши, быстрым шагом прошел через кают-компанию в кухню. Только здесь он скинул с себя верхнюю одежду, из небольшого пластикового контейнера достал влажную салфетку и долго вытирал лицо, шею, руки, пока салфетка не пожелтела от песка и не стала уже царапать кожу. Тогда капитан выкинул ее в очиститель и опять заглянул в контейнер: 
- Можешь не пересчитывать, салфеток осталось всего три. 

Прямо за спиной стояла Лиза. Но капитан сделал вид, что никого не заметил. Достал нож и стал методично сдирать оранжевую шкуру с животного, которое удивительным образом походило на очень сильно расплющенного земного варана. Потом капитан долго отбивал это мясо и готовил в микроволновке. Когда он устроился за столом, прямо перед ним села Лиза, внимательно следя за тем, как он старательно разжевывает жесткое мясо. 
- Вкусно? – спросила она самым невинным тоном пятилетнего ребенка. 
Капитан с трудом проглотил застрявший в горле кусок. Развернулся, достал из ящика пакет в герметичной упаковке, дернул красный ярлычок, и уже через пять минут у него была готовая горячая овощная закуска к мясу. 
- Последняя пачка осталась! 

Капитан в очередной раз вздохнул и посмотрел прямо Лизе в глаза тяжелым взглядом, будто спрашивая: ну что ты от меня хочешь? Лиза не отводила взгляд: 
- Я хочу - нет, мы все хотим, чтобы ты улетел. 

Капитан уткнулся в тарелку и стал быстро-быстро есть, не чувствуя вкуса. А где-то за стенкой, в кают-компании, мучил расстроенную мандолину Протасов, так и не найдя рифму к слову «охота». 

А ночью капитана мучил всегда один и тот же сон. Спокойствие, ледяное и неосознанное. Крик штурмана: «Это планета, чертова планета!» И яркий свет, пробуждающий к реальности; датчики на панели будто взбесились в каком-то дьявольском кровавом хороводе. И еще окрик: «Капитан – штурвал! Я один не вытяну». Натужно гудит разогретый корпус корабля, но он так бесконечно медленно тянется к штурвалу - и почему-то абсолютно спокоен. Вся техника отказала, люди в панике, оглушительно визжит сирена, и даже безэмоциональный механический голос повторяет: «Критическое сближение. Критическое сближение,» - словно в истерике. И только капитан спокоен. Но стоит ему дотронуться до штурвала, как желтая, твердая, скребущая волна разбивает стекло и ударяет в лицо. И приходит тьма: душная, липкая. Капитан сдергивает с головы одеяло: «Надо все-таки что-то придумать с этой вентиляцией,» - думает он. 
- Надо все-таки что-то придумать с этой вентиляцией, – повторяет вслух Михалев, переворачивая газетную страницу и продолжая читать.

 «Все как всегда», - думает капитан. – И не надо за мной повторять, - обращается он к Михалеву. 
Но бортинженер лишь встряхивает газетой и не отрывается от чтения. 
Капитан надевает комбинезон, весь уже задеревеневший и пропахший потом. Но чувства, вкус, мысли - остались ли они? В кают-компании Лиза сидит в кресле, ест йогурт из маленькой плоской коробочки, что продают только на Земле, и смотрит так горячо любимую мелодраму. И вдруг капитану так нестерпимо захотелось попробовать этот йогурт, растянуться в старом, уже протертом до дыр и замусоленном до неприличия, но таком удобном кресле, включить ящик и смотреть, просто смотреть цветные картинки и ни о чем не думать. Но где-то в самой глубине сердца вдруг кольнуло, и картинка разрушилась, тепло и уют дома сменились душным и неудобным комбинезоном, темной кают-компанией и песками - где-то там, очень высоко на поверхности, они скреблись о борт корабля, и вроде невозможно их было услышать здесь, в кают-компании, но капитан чувствовал этот скрежет на своих зубах. Он вздохнул, натянул перчатки, кислородную маску и твердым шагом вышел в коридор. Как только за ним закрылась дверь, Лиза бросила в его сторону банку из-под йогурта: 

- Чурбан бесчувственный! Но ведь почти сработало! 

- «Почти» не считается, - печально вздохнул бортинженер Михалев, встряхнул газетой и продолжил свое чтение в дальнем углу кают-компании. 

Коридор гремел металлом. Эхо разносило по всему кораблю четкие, равномерные удары. Капитан ждал, и пред ним предстал рыцарь, облаченный в сверкающие доспехи. Высоко поднимая прямую ногу, он выхаживал вдоль обнаженного кабеля электропитания. Подойдя к капитану, рыцарь встал по стойке «смирно», звонко цокнул подковами и пролязгал забралом: 

- Здравия желаю, товарищ капитан! 

- Протасов, - простонал в ответ капитан. 

Но рыцарь отдал честь, развернулся на месте и, так же высоко задирая ногу, стал выхаживать дальше. Капитан подождал, вслушиваясь в грохочущий коридор, и полез по шахте наверх. Люк не поддавался, поэтому пришлось тщательно смазать весь механизм. Вот чего-чего, а машинного масла на этом мертвом корабле было предостаточно, его бы хватило до конца света. 

- Ну, Михалев, ну, Михалев, - приговаривал капитан, с трудом разворачивая запорное колесо. 
И внизу, в полной темноте, в первый раз за это время борт инженер улыбнулся, сложил газету на коленях и откинулся на спинку кресла. 

- Надеюсь, в этот раз он не вернется, - прошептала Лиза. 

Поверхность встретила капитана серым рассветом. Ветром за ночь полностью занесло песком корабль. Но капитан сначала подошел к конденсатору: все фильтры были забиты песчаной пылью, и в самой емкости воды было меньше, чем пол-литра. Это были плохие новости: воздух становился суше. Капитан вернулся к люку, достал самодельное копье и метлу и стал методично счищать песок. Тело ныло и болело, тело требовало покоя. Но капитан старался не обращать внимания на свою бессмысленную работу; мысли он убил уже давно, чувства сгорели под этой злой звездой сами. Где-то справа зашелестел, а потом и задвигался зигзагом песок. Капитан ухватился за копье, готовый в любой момент метнуть его, но неожиданно понял, что не сможет больше проглотить ни куска этого отвратительного, жесткого и безвкусного мяса. Ни сегодня, никогда больше в жизни. Зачем он несет эту вахту? Ничего больше нельзя вернуть. Чуда не случится. Он может быть самым сильным, может вынести все, но ничего нельзя изменить. Капитан повернулся к западу. Серый рассвет сменился хмурым днем; если раньше небо всегда было синим, то теперь оно стало фиолетовым. Где-то очень далеко, казалось, работает двигатель, но все это обман. Капитан уже знал, что означает такой знак. В прошлый раз небо тоже потемнело и воздух стал очень сухим, а потом пришла буря. Черная мгла, раскалывающаяся тысячью молний в секунду. Грохот стоял такой, что если бы в космосе мог передаваться звук, то звезды звучали бы именно так. Тогда корабль и был занесен песком полностью. Титаническими усилиями капитан смог откопать шлюз и выкатить спасательную шлюпку, и теперь каждый день выбирался наверх, чтобы расчистить площадку. Но теперь он стоял и смотрел на запад, на темную, словно начертанную жирным грифельным карандашом полоску и все нарастающий рокот. Времени на раздумья осталось очень мало. После еще одной такой бури он просто не сможет улететь. 

Капитан бросил в открытый люк метлу и копье, а потом спустился сам. В коридоре зажегся свет, но было тихо, никто не выхаживал, громко бряцая доспехами. Капитан пошел не в кают-компанию, а в медицинский отсек. Там они и лежали. Все трое. Первым погиб Михалев - он до последнего пытался контролировать взбесившуюся технику, но сильный удар тока сжег его лицо и остановил сердце. Как хорошо, что жена не увидит его таким. Всегда тихоня, нелюдим, он был женат уже трижды и от всех своих жен имел пять детей. «Как я скажу им всем, почему умер их отец?» Капитан поправил простыню на лице и задвинул капсулу. Второй был Протасов. Балагур и весельчак без царя в голове, но он до последнего боролся с кораблем, он один пытался избежать аварии, а капитан был в отключке, капитан ничего не сделал. «Как я скажу твоим друзьям, почему умер ты, а не я?» Капитан задвинул еще одну капсулу. Осталась лишь Лиза. Такая маленькая, беззащитная, самая молодая, но такая умная. Она еще была жива, когда капитан, отплевываясь от песка, свалился с кресла и выполз из кабины, она лежала в коридоре с медицинской сумкой на плече, а весь пол был красным от ее крови. Но она еще дышала. Капитан поднял ее на руки, и опираясь плечом о стену, очень медленно пошел к медицинскому отсеку. Слишком медленно - робот-реаниматолог лишь констатировал смерть. «Даже здесь я не справился. Если бы я был хоть чуточку быстрее… Как я скажу твоему жениху на земле, почему не смог тебя спасти?» Капитан задвинул еще одну капсулу. В груди выросло что-то тяжелое, не дающее дышать. Только сейчас он заметил, что не снял кислородную маску, всю забитую песком. Он стянул ее, но легче не стало. Капитан подошел к стене и со всей дури стал молотить кулаками, но легче не стало. Он вышел в коридор – тишина; прошел в кают-компанию – никого. Решение принято, капитан это уже понял, но еще не осознал: он искал их в каждой каюте, на каждом уровне,

но везде его встречала лишь пустота.

 
Капитан выбрался на поверхность. Черная полоса на западе стала заметнее, она мигала белесыми пятнами, словно откуда-то издалека надвигались тысячи маяков, зовущих корабли в бездну. Капитан забрался в спасательную шлюпку, завел двигатель. Он не знал, зачем это делает, пальцы сами нажимали на нужные кнопки, а разум был там, внизу, с тремя друзьями, навсегда закопанными в песках на этой чужой планете. А ведь это был обычный рейс, но что-то пошло не так. Почему их выбросило из гиперпространства в неизвестную область вселенной, почему это произошло - он не помнил, он все время был в отключке. А они все жили, старались исправить - и мертвы, а спасся он один. И теперь оставляет их на этой чужой планете. Достигнув предельной мощности, двигатели взвыли, оставляя на песке стеклянный след. Корабль вздрогнул, потом замер на секунду и взмыл вверх. Капитан ничего этого не помнил, он лишь пытался мысленно вновь спуститься в тот разрушенный корабль, чтобы снова увидеть Лизу, Михалева и Протасова, но его везде встречала лишь пустота. Решение принято, и ничего нельзя изменить. 

Через три часа корабль вышел на орбиту, и капитан наблюдал в иллюминатор, как огромная черная буря, величиной с половину континента, утюжит пески, лишая последней возможности найти место захоронения трех людей, самых лучших людей. Сделав два витка вокруг планеты, он очнулся от своего забытья, смог перепрограммировать задачу и откинулся в кресле, наблюдая, как планета, ставшая могилой, медленно удалялась, превращаясь в песчинку среди незнакомых и недружелюбных звезд. Капитан знал, что никогда не сможет найти себе прощенья, но проживет так, чтобы смерть троих не была бессмысленной, чтобы эта песчинка обросла перламутром жизни. Он всегда будет их помнить, и не он один - их будут помнить все. Панель зажглась красным, сообщая, что корабль вышел в заданную точку. Капитан нажал на одну лишь кнопку и стал ждать. Спасательная шлюпка – маленький кораблик, и поэтому было прекрасно слышно, как за панелью взвыли катушки, накапливая и умножая энергию, и когда их визг достиг максимального уровня, небо перед кораблем треснуло и расширилось, чужие звезды сбились, и на их месте ослепительным сиянием озарил космическое пространство такой до боли родной Млечный путь. Но даже среди всех скоплений его звезд, капитан все равно видел маленькую желтую песчинку, которая навсегда оставила след в его душе. Корабль задрожал всем корпусом, преодолевая бесконечно тонкую и бесконечно упругую преграду гиперпространства, и вырвался в родную галактику. 

Заглох двигатель, отдавший последние остатки топлива на переход, погасли огни, из подлокотников выдвинулись захваты, закрепившие руки, иглы системы жизнеобеспечения проткнули вены и впрыснули первую порцию препарата, развернулись антенны, посылая радиосигнал в двух пространствах: SOS, SOS, SOS. Сзади вырос невидимый для глаза купол, способный улавливать любые крупицы энергии, корабль погрузился в сберегающий режим - ведь помощь могла прийти очень нескоро. Но по счастливой случайности уже через три часа над кораблем раскрылось пространство, и из черной бездны вынырнул необъятный красавец, межгалактический крейсер «Светоруб». Он, словно песчинку, поглотил маленькую спасательную шлюпку. Уже через пять минут ее вскрыли; специалисты внимательно изучили бортжурнал, который, если судить по данным, заполнялся каждый день от старта на Земле и до последнего момента. Но вот кто его заполнял, осталось загадкой, потому что единственный пассажир шлюпки, капитан пропавшего без вести корабля, был, согласно всем проведенным исследованиям, мертв уже больше трех недель.