Алехандро проснулся спокойным и отдохнувшим. 

- Довольно странное состояние для такого неподходящего места, – подумал он, стараясь удержать в памяти остатки сна. 

  Ему казалось, что он до сих пор чувствует на своих плечах тепло женских рук. 

И нежность поцелуев на разбитых губах.
За много лет своего вдовства он успел забыть эти ощущения. После смерти Марии Алехандро старался избегать любовных отношений, считая, что опять может принести кому-то несчастье.
Потребность любить и заботиться  он удачно перенаправил в другое русло. Ученики и картины заменили ему не родившихся детей, а Школа Живописи – сгоревший дом. По всему Городу маэстро собирал талантливых сирот и учил их всему, что умел сам. И делал это не для того, чтобы заслужить почет и уважение сограждан, а просто затем, чтобы избегнуть одиночества…

Алехандро закрыл глаза и попытался снова нырнуть в сон – ведь так приятно опять почувствовать себя молодым и счастливым! Тем более, что открывать глаза, в общем-то, не имело никакого смысла: в подвале было темно, как в могиле. Он даже не понимал – наступило ли уже утро? Но сон, укрывавший его всю ночь теплым крылом, таял, словно туман, оставляя после себя приятное послевкусие – как глоток доброго вина.

- Ну, куда же ты торопишься? – грустно спросил маэстро. 

   И попытался на ощупь найти бутылку, принесенную Домиником. Ведь, если сон напоминает вино, то нельзя ли попробовать проделать обратную операцию?..

- Нет, вы только полюбуйтесь на этого нахала!!! 

   Раздался у него над ухом визгливый голос. 

– Вместо того, чтобы думать о своих мерзких поступках, он дрыхнет тут сном младенца. Да еще и улыбается!!!

  Наместник и два гвардейца стояли над ним с достаточно изумленными лицами.

- А, что – нельзя? – лениво спросил Альварес, щурясь от света горящего факела и беспечно пытаясь потянуться.

  Звякнула цепь. Потом загремела пустая бутылка.

- Это еще что?? Кто посмел??? – грозно завопил Пьетро.

   Гвардейцы за его спиной переглянулись и ухмыльнулись. Но на вопрос не ответили.

- Я спрашиваю – кто посмел принести? Кто стоял в карауле?

    Гвардейцы пожали плечами.

- Откуда мы знаем? Мы всю ночь занимались ранеными.

   При слове «раненые» наместник прикусил язык. 

Лишний раз напоминать о штурме ему не хотелось. Точнее, он боялся это сделать.

- Отвести его в караулку у старого причала! – рявкнул Пьетро.

  Развернулся на каблуках, и, несмотря на то, что в подвале было достаточно темно, резво помчался к выходу.

  На улице было довольно прохладно. Но маэстро этого не заметил. После затхлого подземелья свежий воздух показался ему необыкновенно свежим и приятным на вкус. 

Алехандро даже остановился на мгновение, подставляя лицо холодному ветру. Гвардейцы топтались рядом и не торопили. 

- Перед смертью не надышишься, – вспомнил он народную мудрость, тряхнул головой и зашагал в сторону причала.

   Они прошли через дворик, усеянный битым кирпичом. Стены караулки местами обвалились и осыпались. Сквозь многочисленные трещины в них радостно лезли какие-то жизнелюбивые кусты. А козырек над дверью даже украшала маленькая березка. 

Совсем рядом слышался плеск волн – видимо, ветер дул с залива, и на озере случился небольшой шторм. 

   Гвардеец несколько раз толкнул тяжелую, разбухшую дверь, и она отворилась с противным скрипом. Художник чуть наклонил голову в низком проеме и шагнул внутрь.

Как ни странно, разруха во дворе почти не коснулась небольшого помещения. Короткий, но сравнительно чистый коридор упирался в маленькую комнату, где стоял стол и пара лавок. А в углу мирно гудела круглая железная печь.

   Алехандро устало опустился на лавку, растирая следы, оставшиеся на руках после «браслетов». Он отдавал себе отчет, что грядущий разговор с наместником вряд ли будет приятным, но утешал себя мыслью о том, что торчать в замке ему осталось недолго.

- Как там говорится? – «Все прошло. Пройдет и это» - бодро сказал он сам себе.

- Хотите кофе, сеньор Альварес? – в комнату заглянул Доминик, державший в руке дымящуюся жестяную кружку. – У меня и сухари есть. Правда, они солдатские и не слишком вкусные. Да и кофе – ячменный. Но вы все-таки успеете подкрепиться, пока эти уроды сюда доберутся.

- «Эти»? – удивился маэстро, принимая кружку. - Кого еще принесет нелегкая, кроме наместника?

- Господина Краббса. Его привезли в замок поздно вечером. И он всю ночь громко жаловался небесам на свою горькую участь.

- Какую участь? С ним-то,  что не так?

- А, ну вы не знаете. Наместник палача в Городе, конечно же, не нашел. И велел привезти Единственного художника. Видимо, он увидел в этой роли именно его.

  Алехандро расхохотался и едва не расплескал кофе.

- Этого труса – в роли палача? Да я сам ему голову оторву – вот этими руками! Если, конечно, никто мне их не свяжет.

- Может быть, и свяжет. Простите, сеньор Альварес – мы люди подневольные и приказ выполним. Но  кто помешает нам сделать это плохо? Вы только сразу на него не кидайтесь. Пусть ударит вас разок – другой. А там, глядишь, и веревочка развяжется ненароком…

  Художник поставил пустую кружку на стол. Потом пододвинул лавку поближе к печке и сел размышлять о том, что ситуация становится забавной. Или, наоборот, слишком грустной. Ему даже стало немного жалко Краббса. До недавнего времени этот мелкий пакостник ничего выходящего из ряда вон не сделал. Ну – завидовал. Ну – орал. Самое большое зверство – написал донос. А в итоге в палачи попал. Да и убитые гвардейцы – на его совести. И раненый Диего – тоже.
Мысли Альвареса тут же перескочили на своих мальчишек. Как они там?

- Я бы, пожалуй, согласился получить по морде,  – вздохнул он. - Если бы потом мне тут же ответили: что с Диего? Не прощу себе, если он умрет! Хватит того, что я потерял Марию! Ну почему я приношу своим близким одни несчастья?!!

- Потому, что ты слишком занят собой! – презрительно сказал наместник, появляясь на пороге.  - А надо думать о благе Города и государства.

- Кто бы говорил! – возмутился маэстро. – Ты у нас много о нем думаешь! 

Прямо, как в сказке: «утром мажу бутерброд – сразу мысль: а как народ? И еда не лезет в горло, и вино не льется в рот». Уж, как не лезет-то! Ты, Пьетро, такую харю наел, что с десяти шагов кирпичом не промахнуться! 

- Да как ты смеешь так со мной говорить! – заорал наместник и замахнулся на Альвареса. 

   Но чувство самосохранения оказалось все-таки сильнее желания ударить ненавистного художника. Для воспитательного процесса, впрочем, существовал другой художник – единственный.

- Чего стоишь? – Пьетро повернулся к Краббсу, притаившемуся в коридоре. – Врежь ему!

- Попробуй только! – маэстро сжал кулаки и встал, прижавшись спиной к стене.

  Подчиняться обстоятельствам ему резко расхотелось.

- Стража! – просипел наместник. – Взять мерзавца!  И бить, пока не надоест!

- А нам – заранее надоело – сказал Доминик.

   И бесстрашно посмотрел на наместника. 

- Ни в одном уставе не написано, что солдаты должны воевать с безоружным! Да еще и ложно обвиненным. Вам надо – вы и бейте! Если, конечно, не струсите…

  Единственный художник, пытаясь как-то исправить положение и проявить себя, просочился к печке, открыл дверцу и положил в печь кочергу.
Альварес усмехнулся. 

- Что это ты задумал, милейший? – поинтересовался он ледяным тоном  и шагнул к доносчику.

   Краббс отшатнулся.
А маэстро спокойно закатал рукав рубашки и сунул руку в огонь…

Один из гвардейцев крепко выругался, бросился вперед и оттолкнул Алехандро, едва не сбив при этом наместника с ног.

- Это что – бунт? – зловеще спросил побледневший Пьетро.

   И на всякий случай попятился к двери.

- Пока нет, – спокойно ответил ему из своего угла Доминик. – Но дурацкие приказы выполнять никто не будет. Шли бы все отсюда! Маэстро – в свою камеру, а вы, господин наместник к себе в кабинет. И придурка этого с собой прихватите, – гвардеец кивнул на Краббса. - Чтоб не отсвечивал и под ногами не путался. Вот уж кто – действительно мерзавец! Ну, ничего, на днях в Город вернется господин бургомистр! Он быстро разберется: «кто - любил, а кто – рубил»! Пойдемте со мной, сеньор Альварес! Нечего тут перед ними цирк устраивать – ваше здоровье Городу еще пригодится!

   Художник демонстративно заложил руки за спину и удалился вслед за стражей. Онемевший от такого нахальства Пьетро не посмел их остановить.

- А ты не забыл мою песенку – улыбнулся Алехандро, когда они вышли из караулки.

- Как можно такое забыть? – удивился Доминик.

 - Ржавый гвоздь в беседке плачет, 
  Тень Христа любимых нянчит. 
  Верба гнется и юлит…

- То, что Бог однажды начал, 
Золотым ключом батрача, 
Дети дьявола свели – со вздохом продолжил маэстро. – Ладно, отведи меня уже куда-нибудь. Что–то мне сегодня тошно… «Где тут у вас пропасть для свободных людей»? 

- В пропасть – вы еще успеете. Да и в камеру – тоже. Пойдемте лучше немного на берегу постоим.

  Отпустив остальных гвардейцев, Доминик проводил художника к маленькой калитке в крепостной стене. Вместе они медленно спустились по щербатым каменным ступеням узкой лестницы. И перед ними открылся вид на залив. Свежий ветер гнал к берегу белые «барашки», волны с шумом набегали на камни и откатывались обратно. Над старым причалом поскрипывал жестяной флюгер. А серые тучи неслись по небу, не разбирая дороги.

- До чего же красиво! – сказал маэстро, присаживаясь на большой валун и продолжая смотреть на воду.

  Ветер трепал его волосы, забирался под куртку и выдувал из головы грустные мысли.

- Эх, жаль, что мой мольберт и саквояж с красками остались в доме наместника, – вздохнул художник. – Кто знает, как скоро я смогу взять в руки кисть?

- Я знаю, – улыбнулся бывший аптекарь. – Саквояж давно стоит у нас в казарме. Хотите, я  его принесу? А чтобы вам тут не было слишком холодно и скучно – выпейте пару глотков.

  И стражник протянул художнику маленькую кожаную фляжку.

- Ты оставишь меня здесь одного? – удивился Алехандро.

- Ну, вы же законопослушный человек, сеньор Альварес! И не станете в мое отсутствие кидаться в залив, пытаясь доплыть до берега и сбежать. Хотя, на вашем месте я бы именно так и сделал!

- Вода сегодня холодная – улыбнулся маэстро. – И к тому же я не прихватил с собой  купальный костюм. А еще - хотел бы дождаться возвращения бургомистра. Я и, правда, законопослушный человек.

- Вы скорее дождетесь своей отправки в Королевскую тюрьму, – мрачно сказал гвардеец. 

- Чертов наместник слишком зол – чтобы выпустить вас из рук. 

- Наместник достаточно труслив, – возразил художник. - И у него хватает своих проблем. 

О штурме замка рано или поздно станет известно. И ему придется объяснять – почему это произошло? И, к тому же, по дороге в столицу с моей каретой или стражей всегда может что-нибудь случится. И я туда не доеду - ведь так?

- Смотрите сами, сеньор Альварес. Вы старше и умнее меня. Я бы, наверное, не посмел сделать и половины того, что делаете вы. Так  разговаривать с начальством – уж точно и однозначно!

- Ты тоже был с ним не слишком любезен, приятель! И я не настолько храбр, как ты считаешь. Просто давно знаю Пьетро. И для меня он не «господин наместник», а всего лишь тень из Прошлого. А с тенью я могу разговаривать, как хочу, – улыбнулся маэстро и отхлебнул из фляжки. – Неси уже скорее краски пока дождь не пошел, а я – окончательно не напился.

   Алехандро побродил по берегу, подержал горящую руку в ледяной воде, умылся и принялся швырять в воду камешки, как озорной мальчишка. Здесь, рядом с заливом он почувствовал себя абсолютно умиротворенным. Страшные события последних дней побледнели и отступили куда-то в темноту казематов. Осталась только тихая грусть  и красота природы, которую не терпелось запечатлеть на новой картине…

- Ну-с, господин Спрутс, и что теперь делать со всем этим безобразием? – наместник резко повернулся к единственному художнику с явным желанием треснуть его тростью.

- Краббс, с вашего позволения – почти шепотом поправил его доносчик.

- Да какая разница, как тебя зовут? – взъярился Пьетро. – До того, как ты явился ко мне с доносом, все было скучно, но спокойно! А что мне делать теперь? Ты прекрасно знаешь, что никакого заговора не существует! И  к тому же понятно, что этот сумасшедший не станет рисовать мой портрет даже под дулом пистолета!

- Отправьте его в Королевскую тюрьму – прошелестел Краббс. – Там умеют убеждать. 

- Только не таких, как Альварес! 

  Наместник выдернул из печки горячую кочергу – и тут же выронил ее на каменный пол. И, приговаривая разные слова, начал махать обожженной рукой.

- Ты сам видел – что он сделал! И при этом даже не вскрикнул, а только лишь немного побледнел. Не-е-ет, этот мерзавец скорее умрет, чем согласится себя оговорить, а меня – нарисовать! Пожалуй, пора уносить отсюда ноги! Пока бургомистр не вернулся и не призвал меня к ответу. Хозяин города все-таки он, а не я. Убирайтесь, господин Крякс! И - быстро! Пока я не посадил вас в замке под замок! В соседнюю камеру с вашим конкурентом!

   Пятясь задом и без конца кланяясь, Единственный художник, поспешно исчез в дверном проеме.
А наместник еще долго сидел на лавке, глядя на горящий в печи огонь. В его воспаленном мозгу проносились картины далекого прошлого.
Когда Мария погибла, он даже не рискнул прийти на ее похороны. Впрочем, говорили, что и Альвареса на них не было – он исчез сразу после пожара. Народ в столице долго считал, что маэстро тоже погиб – просто его тело не нашли в развалинах дома. Да, собственно, никто и не пытался его искать. Старый садовник похоронил дочь  и сам умер от горя через несколько месяцев. Страшная история со временем подзабылась, а Пьетро занялся интригами при дворе короля. Льстил и запугивал, строил свою карьеру, пока не рискнул связаться с другими претендентами на престол. Привычно совершил подлость, заслужил прощение короля и отправился в почетную ссылку. И спокойно жил эти месяцы в Городе Мастеров, даже не подозревая, что Прошлое догонит его таким странным образом…

- Когда я узнал, что ты все это время был здесь, Алехандро,  - пробормотал наместник, - старая ненависть опять вспыхнула в моем сердце. Я сделал все возможное, чтобы свести с тобою счеты! И снова проиграл. А вот что мне теперь делать – совершенно не представляю!..  Наверное, все-таки надо отослать донос. По крайней мере, можно будет хоть как-то оправдаться за  случившийся в городе бунт. Паршивых горожан, вступившихся за Альвареса, трогать пока не стану. Пусть пребывают в уверенности, что они победили. Вешать будем потом. Главное, успеть отправить маэстро в столицу. И поехать следом!

   В это время  ничего не подозревающий Алехандро, сидел на старом причале в обнимку с фляжкой и слушал пронзительные крики чаек.

   Доминик вернулся очень быстро, неся в одной руке вещи художника, а в другой - глиняный горшочек, обмотанный белой тряпицей.

- Вот вам бальзам с соком облепихи. Первое средство от ожога. Сам готовил – по старой привычке.

  Бывший аптекарь строго покачал головой. 

– Что же вы, маэстро, руки свои не бережете? Они ведь у вас – золотые!

   Прохладная, душистая мазь, действительно, очень быстро остановила боль.

- Спасибо, дружище, – Алехандро с благодарностью кивнул Доминику. 

  А про себя подумал, что шрамом больше на теле – шрамом меньше, какая, в сущности, разница, если обожженную душу не вылечишь уже никакими эликсирами?

- Ну, не буду вам мешать, – сказал гвардеец.

   И на цыпочках отошел в сторону. 

   Маэстро взял в руки кисть, задумчиво вгляделся в пляску холодных, серых волн. 

И привычный трепет вдохновения охватил его, заставляя забыть обо всех горестях Прошлого и Настоящего. 
Кисть скользила по холсту, рождая невиданную картину. 

Белокрылый корабль, подгоняемый бурей, стремительно мчался по иссиня-черным волнам, чьи гребни, покрытые призрачно-мерцающей пеной, взлетали почти до верхушек мачт. А на высоком крутом берегу, стояла хрупкая девушка в белом платье. 

И золотая свеча в ее руке светила ярче, чем огонь звезды или пламя любого маяка.