Я снова повертел в руках злосчастный платок. Странная метка в углу явно была  какой-то монограммой: вышитая буква переплеталась с цветочным узором, слегка напоминавшим ветку цветущей яблони. Но я никак не мог понять –что там за буква? Угол платка был загнут как раз на половине вензеля, а тонкая ткань, покрытая бурыми пятнами, присохла намертво. И именно  в этом месте напоминала собой пергамент. Применять силу я не решился – потому, что его можно было запросто сломать.

- Наверное, стоит положить платок в воду, – подумал я.

 Но для этого надо было пойти на кухню, а ноги меня что-то снова не держали.

- Срочно требуется немного волшебства или объятий,  – усмехнулся  было я, но тут же снова пригорюнился.

 В гудящую голову случайно зашла вполне трезвая мысль – а имею ли я на это право? Разумеется, в жизни можно пережить все, пока есть для чего жить. Кого любить, о ком заботиться и кому верить. Но что я могу предложить бедной девушке, кроме чужой крыши над головой? Да, я не преступник. Но я – сын преступника, а в нашем королевстве это практически одно и то же. И сколько ни прячься за чужое имя, кто-нибудь непременно узнает, что я вовсе не Габриэль ван Рейн. Вдруг поганый лекарь однажды вернется? Он-то помнит, что никакого племянника у старины Бартоломеуса нет. Что мне – так всю жизнь и спать с ножом под подушкой? Так ведь я и воспользоваться им не сумею. Это лекарь точно знает – куда следует кинжал воткнуть, чтобы человек быстренько переехал на небеса, а мне сие неведомо.

Вот и выяснится обо мне, если не вся правда, то хотя бы небольшая ложь.

А рядом – для полного счастья -  обнаружится наша волшебница со своей «неправильной» рукой. И что дальше? Добро пожаловать на костер?

- Нет, нет! – в ужасе пробормотал я. – Мне лучше исчезнуть из замка до того, как такое станет возможным!

 Мысль о том, что дядюшку это сильно огорчит, в мою голову тоже, конечно, зашла. Он и так уже потерял любимую собаку – Альма удалилась в свой собачий рай два года назад. А теперь еще и я исчезну. Но выбора-то у меня нет! К тому же, я совершенно не уверен в том, что Сандра не придет в ужас, узнав – кто я?

- Как говорится в Священном Писании, – вздохнул я. - «Кто умножает познания, умножает скорбь». Поэтому многие вещи лучше не знать.

  Я снова посмотрел на платок.

- Но вот с неизвестным узником надо, все-таки, разобраться. Ведь я обещал ему помощь, и, значит, дал надежду. Некрасиво будет его обмануть.

  Я озабоченно потер начинающий болеть  затылок  и все-таки спустился в кухню. Налил в котелок воду и осторожно опустил туда несчастную ткань. Пятна на ней, кстати, выглядели весьма зловеще, и явно напоминали засохшую кровь. Я опять пожалел бедного узника, поболтал котелок туда – сюда, и, через какое-то время, потянул платок обратно. Потом бережно развернул отмокший угол, и принялся рассматривать монограмму. К сожалению, она не стала понятней. Буква, вроде бы, отдаленно напоминала латинское «V» , в венке из чего-то растительного и цветущего. До боли прищурив глаза, я поднес мокрую ткань к лицу, но так ничего и не рассмотрел.

- Придется все-таки идти за увеличительным стеклом - решил я.

  Я снова опустил платок в воду и отправился в кабинет. Но добраться до места не успел. За окном раздалось конское ржание и неровный перестук копыт. Возвращались мои новые родственники, и, отложив на время свое исследование, я кинулся во двор.
Повозка въехала в ворота. Слезая с нее, мой дядя галантно протянул руку сгорбленной и закутанной в рваный платок старухе, в которой я сразу же узнал бабушку Сандры. Сам я  кинулся к девушке и тоже помог ей спуститься. Потом отвез повозку в каретный сарай  и распряг Нойду. Немного подумал  и, все-таки, притащил лошадке свежую морковку. Она радостно ею захрустела, и обфыркала меня вполне дружелюбно.
Когда я, наконец, уладил все дела с упряжью  и вернулся во двор, то с удивлением увидел, что трое приехавших  так и не вошли в замок. Бартоломеус стоял в растерянности  и все время тер кончик носа, а Сандра уговаривала старуху.

- Бабушка, милая, все хорошо. Мы приехали к друзьям, и здесь нас никто не обидит. Давай уже пойдем в дом, а? На улице холодно, вечер близок.

  Упрямая бабка стояла, как согнутое ветром, но не сломленное дерево. И неподвижно искала что-то глазами, напряженно вглядываясь в поднимающуюся перед ней каменную стену. Потом она, видимо, углядела для себя нечто важное, облегченно выдохнула  и подняла  скрюченный палец.

- Там! – прокаркала старуха, тыча куда-то вверх. – Хижины детей небесных. Добрый знак, дитя мое! Где ютятся ласточки – не живут злые люди.

  Я понял, что бабушка Сандры говорит про ласточкины гнезда, в изобилии покрывающие стены и зубцы старых башен.

- Конечно, бабуленька, конечно, - подхватила ее внучка. - Мы попали в очень хороший дом, поверь мне.

  Потом старая ведунья неожиданно обернулась ко мне. Я слегка вздрогнул. Мне показалось, что ее единственный глаз светится сейчас каким-то желтоватым огнем, словно у кошки. Мелко семеня, старуха подошла ко мне и тихо произнесла:

- Синий цвет в сердце твоем, песня ветра – в душе. Берегись, сынок, большие крылья притягивают молнию!

  Я совсем растерялся и только нелепо поклонился ей в ответ на эти странные слова. Старуха кивнула мне и, больше не сопротивляясь, позволила Сандре увести себя со двора.

- Бедная женщина! - печально вздохнул дядя. - От горя и страданий она совершенно помешалась. Представляешь, всю дорогу только и говорила о каких-то тайных чарах, древней магии и о том, что ее внучка – наследница этих сил. И я никак не мог разубедить ее, сколько ни объяснял, что чудес не бывает.

  Я сочувственно покивал, а мысленно слегка усмехнулся. Мне-то теперь было ясно, что в мире есть такие силы, перед которыми бледнеют все достижения нынешней науки. Но говорить об этом ученому, разумеется, не стал. Понадеявшись, что бабулька пообвыкнет у нас, успокоится, и перестанет говорить загадками, словно древняя пророчица.

Войдя в каминный зал, я увидел, что, в общем-то, так все и произошло. Сандра расставляла посуду на столе, а бабушка преспокойно ей помогала. Лишь время от времени, бормоча себе под нос какие-то невнятные слова или обрывки заклинаний.

- Ну, вот и славно, вот и хорошо! – умиленно воскликнул Бартоломеус, любуясь этой идиллией. – Госпожа Берта, отдохните пока возле камина. А ты, Сандра, побудь с бабушкой. Ну, а мы с племянником вместе сообразим что-нибудь на ужин.

  И он довольно резво для своего возраста направился в кухню. Я немного задержался в каминном зале, потому что в дороге Сандра сильно продрогла.

И мне пришлось принести ей теплый плащ. А когда  вышел в коридор, то нос к носу столкнулся с дядей. Причем, в руках у него был злополучный котелок, с замоченным в холодной воде платком.

- Довольно странный деликатес, ты не находишь, Гай? – не без ехидства поинтересовался астроном, сунув мне в руки злосчастную улику. – Потрудись объяснить, племянник, что все это значит?

  Я ошарашенно молчал, пытаясь с ходу придумать правдоподобный ответ. Но в голову ничего умного не лезло  и пришлось сказать напрямик:

- Прости, дядюшка, что не рассказал обо всем сразу. Я не хотел тебя волновать. Понимаешь, гуляя вчера по лесу, я немного заблудился, и набрел на очень странную башню…

- Почему ты вечно во что-то встреваешь, Гай? – грустно поинтересовался Бартоломеус после ужина, когда мы еще раз обсудили странную находку.

- Несчастья так и сыплются на тебя, как из рога изобилия.

- Скорее уж из ящика Пандоры, - уныло возразил я, вспомнив уроки античной мифологии.

- Да хоть из дырявого мешка! – рассердился дядя. – Ты что, не понимаешь, остолоп, что притаскивая сюда эту геральдическую тряпку, ставишь под удар уже не только свою дурную или мою седую голову, но еще и жизнь Сандры и ее почтенной родственницы! Ясно же, что тот, кто спрятан в забытой башне, в самой глубине леса – опаснейший государственный преступник!

  От этих слов я вздрогнул, так, словно меня ударили кнутом. Пришлось даже напомнить себе, что мой отец никак не может быть этим заключенным, поскольку умер страшной смертью шесть лет назад.

- Дядюшка, не сердитесь на него, - снова встала на мою защиту девушка. – Просто Гай очень добрый и не может смотреть спокойно, как кто-то страдает.

- Весь наш мир переполнен страданиями! – буркнул ученый.

  Он взъерошил  седую гриву, хмуро помолчал несколько минут, а потом решительно сказал:

- Раз уж все так получилось, давайте рассмотрим метку на этом окаянном платке. Вдруг несчастный заключенный и впрямь ни в чем не виноват. А по этому знаку мы найдем тех, кто сумеет заступиться за него.

  Я быстро притащил увеличительное стекло из кабинета Бартоломеуса. Все еще ворча, ученый приник к нему, едва не царапая носом ветхую ткань.

-  Ничего не понятно! – хмыкнул он, отложив платок в сторону.

- А что с меткой? – хором воскликнули мы с Сандрой.

- Отдаленно напоминает герб нашего бедного покойного короля. Особенно на это указывает литера V и венок. Но, как мы видим, короны здесь нет.

- А, может, она и была, - задумчиво ответил я. – Как раз над вышивкой торчит небольшая дырка.

- Все равно, это ни на шаг не приблизило нас к разгадке личности заключенного. Такой платок мог быть у любого дворянина, хранящего верность государю. А за верность и честную службу в наши дни легко поплатиться жизнью или свободой.

  Бартоломеус снова мрачно замолчал.

- Но что  означает этот цветущий венок? – нарушила тягостное молчание девушка.

  Ученый не успел ответить. Бабушка Сандры, мирно дремавшая до этого в кресле у камина, внезапно вскочила, будто услышав чей-то зов.

- Померанцевое древо подрублено секирой! - истошным голосом выкрикнула она. – Осыпался белый цвет и втоптаны в грязь золотые плоды!

- А ваша родственница неплохо разбирается в геральдике, - растерянно повернулся к Сандре дядюшка. - Странно, когда она успела увидеть этот герб? Вроде бы, мы рассматривали платок без нее. Да, кстати, я только собирался сказать, что на фамильном гербе Вильгельма Первого было изображено цветущее апельсиновое деревце.

  Едва он это произнес, как старая Берта издала еще один крик:

- Но просчитались  те, кто думал, что рассыпалось то древо в прах! Еще жива последняя его ветвь, и горит над ней одинокая звезда. Преданный, но не убитый ждет своего избавителя. И пока он верит, да не сомкнутся над ним каменные стены!

  Выговорив все это, старуха без сил упала обратно в кресло.

- Кажется, поездка подействовала на почтенную госпожу Берту слишком возбуждающе - вздохнул дядя. – Она опять твердит непонятные слова. Сандра, доченька, может быть, ты отведешь бабулю в свою комнату?

- Никуда я отсюда не уйду! – отрезала безумная пророчица.

  Берта снова приподнялась в кресле и уставилась на дядю, буравя его своим единственным горящим глазом.

- Эх ты, звездочет! – вдруг, как молодая,  хихикнула она. – В небесах своих витаешь, а то, что под носом – не видишь. Башня-то с коронованным узником, почитай, из каждого окошка твоих развалин видна.

  Мы с Сандрой стремительно переглянулись.

- С КАКИМ узником? – потрясенно крикнул я, вскакивая и роняя стул.

- Бабушка, милая, успокойся! Расскажи нам, все, что ты знаешь, - принялась уговаривать старуху Сандра, упав на колени рядом с ее креслом и успокаивающе гладя по руке.

  Берта капризно хмыкнула.

- А ежели и расскажу – так ведь никто мне не поверит! Скажут: совсем старая, из ума выжила, опять небылицы плетет.

- Я не скажу так, почтенная госпожа, клянусь, что не скажу! – заверил я пророчицу, со всем почтением кланяясь ей и прижимая руку к груди.

  Бартоломеус, хлопая глазами, смотрел, как мы уговариваем бабулю. Берта испытующе поглядела на нас, но все же сменила гнев на милость.

- Вот припомните-ка, неразумные дети, что говорили о смерти его величества шесть лет назад? – менторским тоном произнесла она.

- Что его убил какой-то фанатик, - неохотно ответил за нас дядя, бросив на меня сочувствующий взгляд.

- Не убил, а только ранил! – гаркнула старуха.