Как ни пыталась я досмотреть сон, и, хотя бы в первом приближении понять – что происходит, у меня не получилось ни того, ни другого. Во-первых, моя бедная голова начисто отказывалась принимать происходящее. А, во-вторых, потому, что, открыв в какой-то момент глаза, я с ужасом поняла, что проспала. Первый раз в жизни, между прочим. В детском доме опоздать на занятия было просто не реально, на вокзале просыпаться тоже приходилось принудительно и достаточно рано. А тут, в обещанных мне «человеческих условиях», я тупо расслабилась. И бдительность потеряла. Собственно, я даже не помню, как «душила» будильник. Неприятность заключалась еще в том, что сегодня я должна была выступать на семинаре. А вести это мероприятие собирался наш декан, которого  мы дружно боялись всем первым курсом.

- Ы-ы-ы! – завопила я, на ходу натягивая свитер, и вылетая на кухню со скоростью оперенного снаряда.

- Зря торопишься, – лениво сказала Лика, не отводя глаз от экрана своего ай-фона. – Метро сегодня закрыто.

- Почему? – растеряно спросила я, выискивая в холодильнике недоеденные вечером бутерброды.

- В Новостях сказали. Очередная проверка. Наверное, опять какой-нибудь лох чемодан в вагоне забыл.

- Тогда я такси вызову, – обреченно пробормотала я, пытаясь сообразить - сколько осталось денег от дядюшкиных щедрот?

Лика потыкала пальцем в экран.

- Не прокатит. Пробки – девять баллов.

- И что же мне делать?!! У нас сегодня семинар…Дикий лев меня сожрет…

- Кто? – изумилась Лика.

- Декан у них по фамилии Дикий, – сказал Жан Феликсович, появляясь на кухне. – А зовут его Лев Лазаревич. Но студенты кличут диким львом: уж больно он суров и грозен. Не волнуйтесь, Региночка! Сейчас я ему позвоню  и скажу, что ангажировал вас сегодня на сопровождение нашего иностранного гостя. Мы с Левушкой когда-то в одну секцию по боксу ходили. Так что он меня хорошо помнит.

  Мы переглянулись. И дружно хихикнули. Наш мирный толстячок как-то плохо монтировался с этим кровожадным видом спорта.Вот   декан с его седой гривой и командным голосом – тот вполне…

Кое-как разобравшись с этой проблемой  и слегка успокоившись, я села завтракать.

- И куда же мы поведем сеньора Эстебана? – поинтересовалась я.

- В музей истории Петербурга, – отозвался академик. – Там какая-то новая экспозиция открылась – по нашим летчикам, участвовавшим в испанских событиях. Не знаю – что уж он там увидеть хочет, но рвется.

- Странное желание. Не, ну нормально, когда человек историей интересуется. Но – своей страны. А наши-то летуны ему зачем? Знать он никого из них не может. Да и мятежа – тоже не помнит. Это же тридцать шестой год, а он родился хорошо, если лет через пятнадцать. К этому времени даже наша война давно закончилась.

- Так и я ничего не понимаю. Но желание гостя – свято. Так что завтракайте и отправляйтесь. А у меня сегодня дела в Академии.

- Хм! Отправляйтесь! Так у нас же – как в песенке: «метро - закрыто, в такси не содют»…

  Лика снова покопалась в телефоне.

- Всего-то пять километров! За час дойдете.

А может, все и откроют, пока наш сеньор проснется.

  Дядюшка и племянница умчались по своим делам.

А я, от нечего делать, полезла в Яндекс. Ага, нашла. По данным испанского историка  Миральеса, на стороне республиканцев сражались семьсот семьдесят два советских летчика, из них девяносто девять погибли. В ночь на 2двадцать пятое октября тридцать седьмого года в небе над Барселоной советским летчиком был совершен один из первых в мировой практике ночных воздушных таранов. Тридцать пять советских летчиков-добровольцев и военных советников ВВС были удостоены звания Героя Советского Союза.

Ни чо так, цифирка! Интересно, а сколько они врагов уничтожили? И зачем все-таки нашему испанцу все это знать надо? Он же по искусству специалист, а не по самолетам. Может, кто из наших оттуда какие-нибудь картины вывез? Так теперь все равно – концов не найдешь: столько лет прошло!

  Но все оказалось гораздо проще и трагичнее. Пока мы искали нужную экспозицию и бродили между витринами, где лежали самодельные новогодние игрушки с блокадных ёлок и портсигар, сделанный из алюминия трофейного фашистского самолёта, Эстебан рассказал мне, что младшего брата его матери вывез из Испании в Ленинград, какой-то наш летчик, по имени Хосе.

- И вы хотите его найти?!! Но это же нереально! Даже, если мы отыщем фамилии всех наших летчиков, принимавших участие в вашей войне, понять, кто из них был тем самым «Хосе» - невозможно. Да и привез он мальчика не к себе домой, а в какой-нибудь детский дом. И что с этим домом в блокаду случилось, вам никто не ответит. Да и летчик давно умер. Или погиб. Это надо военные архивы запрашивать – а кто нас туда пустит? Мой дедушка как-то попытался найти моего настоящего отца, так и то ему из той Польши вежливо промолчали. А до нее из нашего Озерска – всего восемь километров! А от Питера до вашего Мадрида часов девять на самолете лететь! Вот, если бы ребенка не в Ленинград вывезли, а в какой Ивановский интердом – тогда бы еще был какой-то шанс его найти. Там войны не было…

- Все равно – пойдем, посмотрим, – вздохнул испанец. – Хочется на ваших красных соколов взглянуть. Знаешь, у нас ведь не одной могилы не сохранилось – фашистский режим и все такое. Так что даже цветы принести некому и некуда. А хочется хоть «спасибо» им сказать…

  Он долго бродил по экспозиции, вглядываясь в обычные русские лица.

А я думала – и как они не боялись? Ведь попади они на территорию врага, доказать, что зовут их Педро, Хосе или Родриго – номер дохлый. С такими-то рязанскими физиономиями! Это французам или бразильцам еще можно было как-то затеряться среди местного населения. А тут даже знание языка ни разу не выручит. Да и знали ли они его?!! Тут я с благодарностью вспомнила учебник Карлоса Пэрэйро, невесть как попавший в нашу городскую библиотеку. Вот кто бы знал, что он изменит всю мою сиротскую жизнь? Как там у нас на курсе говорят: «В древности учились ради улучшения себя, ныне учатся, чтобы понравиться другим». Хи -хи! Вот я и понравилась Жану Феликсовичу!

По выходе из музея я утащила дона Эстебана в то самое кафе, где мы с Петей спасались от дождя. С некоторой надеждой встретить его там снова. Мы же телефонами-то не обменялись! Сначала – не успели.

Потому, что не одни мы такие хитрые были в кафе от дождика прятаться. Потом в метро народу было много, и сесть никуда не получилось. А дальше мы наткнулись на Лику и ее повесть о новых   Швондерах окончательно вынесла нам мозги. В сухом остатке у меня имеется только имя: Пьеро.

Стоп! Кажется, он мне представился – Петр Иволгин. Что?!! Но ведь именно так звали крепостного актера из моего сна!!! Азохен вей! Matka   Boska   Częstochowska!!! Абадеть…

- Тудыть  твою в качель! – пробормотала я, роняя ложки,  и изо всех сил пытаясь не ляпнуть какое-нибудь испанское ругательство, коих, благодаря нашему знойному гостю я знала теперь великое множество.

  Но не учла, что сеньор Эстебан уже изучил некоторое количество русских…

- Что-то случилось, сеньорита Рейна? – спросил он, глядя на меня своими умопомрачительными грустными глазами.

- Даже не знаю – что вам ответить? – задумчиво протянула я.

Хм! Если я расскажу ему свои безумные сны – он же решит, что с головой у меня не все в порядке.

- Для начала скажите - как вы относитесь к мистике?- задала я вопрос.

  И тут же вспомнила Лукъяненко:

«- Ты как вообще к мистике относишься? - спросил Лас.

- Отношусь - с достоинством ответил Антон Городецкий»

  Гы! Прямо-таки «Сумеречный дозор» - в полный рост!

  Испанец невозмутимо пожал плечами.

- «Мистика»по гречески - это «тайна», так что прекрасно отношусь.

  Я призадумалась.

- Видите ли, мой названный дедушка Сёма звал меня в детстве – Сумасшедшая Звездочка. И вот теперь я думаю, что с некоторых пор я начинаю оправдывать это имя…Потому что нормальному человеку такие сны – не снятся. Вы, конечно, помните ту девушку с гравюры?

  И я поведала сеньору всю информацию, свалившуюся на мою пушистую голову нежданно – негаданно.

- Вот только не надо говорить мне о прошлых воплощениях! – воскликнула я. – Могу поверить только в Петин случай. Возможно, он действительно потомок того актера. Тем более, что Пьеро – сам актер. Но я-то – ни разу не испанка!

- Вы так уверенно об этом говорите…

- Конечно! В нашем Мухосранске, то есть, пардон, Озерске испанцев отродясь не было.

- А как звали вашего истинного папеньку?

- А черт его знает! Сорри! Я хотела сказать, что попробую вспомнить.

  Я напрягла память. Однажды, копаясь в бабушкином шкафу, я нашла странную бумажку. Теперь я понимаю, что это была копия запроса, который дедушка отправлял в польский город Goldap. Какое же имя там стояло?

- Аngel   Góral.

- Но Анхель – испанское имя – улыбнулся Эстебан. – Причем, весьма распространенное. Оно означает – ангел.

- Вот уж, спасибо! – фыркнула я. – Лучше быть Региной Александровной! На черта мне этот ангел, явившийся к маменьке с явно порочными намерениями?

Впрочем, скорее это она его соблазнила.

- А что означает фамилия?

- Góral – по-польски значит Горец.Хи хи! Час от часу не легче!!! Тоже мне, Дункан Макклауд!!!

- Хм! По испански  Мontañés – тоже означает «горный» или «житель гор».

  Тут пришла его очередь ронять ложки. Потому, что сеньор Эстебан сперва уставился на меня безумным взглядом, потом вскочил, плюхнулся обратно, и еле слышно вымолвил:

- Брата моей матери звали Анхель   Монтойя.

- Упс! Но ваш… ээээ… родственник никак не может быть моим отцом! Ему же лет сто, наверное!

- Всего лишь восемьдесят семь. Но вы правы – он не может быть отцом. Но вполне может оказаться дедом. Ваше прекрасное знание языка наверняка имеет под собой генетические предпосылки…

- Час от часу не легче! Выходит – мы с вами родственники?!! Млин! Не успела я разобраться со снами, как теперь еще и это…

- Вас не радует, что мы – не чужие? Я ведь вам тогда тоже, получается, дед.

Хотя, может быть, и не настоящий.

- Хм! Да у меня и Сёма был приблудный – улыбнулась я. – До сих пор не понимаю – зачем он забрал меня к себе? Один-то внук у него точно был родной.

- Ну, может быть, ему всегда хотелось иметь внучку, а не внука?

- Ну да – хмыкнула я. - Мальчика ведь не назовешь – Сумасшедшей Звездочкой…

- Я, кстати, тоже был бы счастлив, иметь такую внучку, как вы.

  Я немного смутилась.

- Да и я была бы рада дедушке из Испании. Только мне все равно в этой истории кое-что непонятно. Как ваш   Анхель   Монтойя в Польшу-то попал?

  Сеньор Эстебан задумался.

- Мама показывала мне письмо младшего брата – медленно произнес он. – Датированное апрелем сорок первого года. Даже не представляю – как оно до нее дошло? Мальчик писал, что в Ленинграде ему очень нравится, что он нашел много друзей в советском приюте. Но при этом он все время твердил, что хочет вернуться домой, чтобы взять в руки оружие и сражаться с врагами, захватившими нашу землю…

  Испанец снова замолчал.

- И что же было дальше? – тихо спросила я. – След Анхеля затерялся в России, как и случилось с большинством вывезенных сюда в сороковые детей?

  Сеньор Эстебан задумчиво покачал головой:

- Теперь мы вряд ли что-то точно узнаем. Но можно предположить, что, когда фашисты напали на Советский Союз, мальчик сбежал на фронт. Скорее всего, ему удалось это сделать во время эвакуации интерната.

- Такое бывало - заметила я. – Отстал от своего поезда, прибился к эшелону, везущему солдат.

- Да-да! Так вот, предположим, что Анхель выжил, прошел всю войну и осел где-нибудь в Польше.

- Но почему он не вернулся к вам? – воскликнула я.

 – К своей семье, в Испанию?!

- Сделать это в те годы было не так-то просто. Во-первых, фашистский режим у нас продержался довольно долго. Во-вторых, не будем забывать, что Польша тогда была советской. И иностранцев там не жаловали. А попытаться вернуться в Испанию для брата матери означало – раскрыть себя. Думаю, что он прожил там всю жизнь, успешно притворяясь поляком. Видите ли, у меня тоже не слишком классическая испанская внешность.

- Ну, да, - кивнула я. – Глаза зеленые, волосы почти рыжие.

- Это у нас семейное. Так что дядя Анхель мог спокойно жить в Польше, не опасаясь разоблачения.

- Ясно, – вздохнула я. – Он оставил себе имя, но переделал фамилию.

- Верно. А потом назвал сына так же, как себя, в память о прошлом. Думаю, что все было именно так.

  Мы еще немного помолчали.

Эстебан печально смотрел куда-то мимо меня слегка повлажневшими глазами. Потом тихо произнес:

- Правильны наши рассуждения или нет, в любом случае, я благодарен судьбе и этому волшебному городу, который на моих глазах оживил прошлое моей семьи.

  Испанец улыбнулся, и глаза его сверкнули знакомым блеском.

- А еще я очень рад, что нашел здесь родственницу. Юную, прекрасную и не по годам мудрую, la  Reуna! Теперь я буду называть тебя – nieta.

– Я согласна отзываться на «внучку» -  хихикнула я. –Но вы для меня горец!