Глава 4

– Тебя что, не обманывали родители: «…за папу, за сестрёнку…», а сами вместо каши вкусные пироженки лопают, – на меня нахлынули воспоминания дошкольного детства. – Не рассказывали про интернет-фею, что его отключает, причём ровно в восемь часов. Ещё мама пугала, что если не научусь читать, то непременно пропадёт голос. Так вот, еду к деду в Прибалтику, на Куршскую косу. Погода прекрасная, перекупался до обморочной температуры, горло сковало, слово сказать не могу. Я – в библиотеку, и книгу в шестьсот страниц, и чтобы без картинок, и заметь, вылечился. Важен не факт обмана, а цель, чего добиваешься, кому желаешь добра – себе или другим.

Наташа сидела на столе учителя в классе ИЗО и беззаботно болтала ногами. Встретив её в коридоре второго этажа и, узнав, что завхоз по прозвищу Гингема, вручив ключи, поручила найти большую банку красной краски, решил помочь. Я лазал по шкафам и ящикам, а она умело руководила. Найти краску в кабинете рисования оказалось тем же самым, что… нет, не иголку в стоге сена, – там её в секунду магнитом нащупаешь.

– А меня родители, когда не хотела, есть рыбу, потому что не выговаривала само слово, убедили – это такая пекинская курица, а, как известно всё китайское не лучшего качества, поэтому ешь и не капризничай. Но приехала бабушка и сдала их с потрохами.

Дверь скрипнула и в щель просунулась взъерошенная голова Сашки. Он окинул нас подозрительным взглядом и всё-таки сформулировал вопрос:

– Чего это вы тут делаете? Ключ с вахты взяли. А у меня здесь ценная картина хранится.

– Краску ищем. Гингеме понадобилась.

Сашка влез в один из шкафов и достал оттуда что-то накрытое плотной тканью. Развернул стул к себе спинкой и поставил это на него. Снял покрывало. Под ней оказалась картина. Насторожило – то, как он это сделал, нехотя, словно показывает что-то неприятное. Ксюха, к примеру, устроила бы представление, Серёга к месту стих приплёл, Настя чего ни будь спела. А он как на жабу посмотреть попросил.

– Вот эта да! – Восхитилась Наташа. – Я в музее имени Пушкина такое видела.

– Классический голландский натюрморт: лимон, ткань, Гжель, вино, – ничего особенного. Тема разработана, в ней можно лишь показать технику. А её – негусто.

– Саш, а тебя когда-нибудь обманывали предки?

– Это к чему? Вы типа мои родители, картина не понравилась, и стараетесь резать хвост маленькими кусочками?

– Да ты чего, натюрморт действительно хорош! Есть игра света и тени, – я поспешил исправить положение и блеснуть познаниями в живописи.

– Это моя гордость, – оживился Сашка. – Приятно, когда хвалят по делу.

– Мне такие лимоны не нравятся, у них кожура толстая и жёсткая, их только на цедру. Я помягче выбираю.

– А про родителей, – Сашке понравилось замечание Наташи о лимонах, и он решил поделиться историей. – Меня обманули, но наоборот. Занимался в детстве, в школу ещё не ходил, черепахами. Американскими красноухими. Я их любил, а родителям они не нравились – воняли по страшному, если аквариум вовремя не почистить, конечно. Папа постоянно грозился их в Дон выпустить: они там не помрут и вонять перестанут. И видимо, допекло. Прихожу как-то домой, а их нет. Спрашиваю: «Где?», отвечают: «Отдали в детский сад. Ты-то уже в школу ходишь, пусть ребятню, что поменьше, радуют». Я не сомневался, в речку выбросили, а врут, чтобы горечь размыть.

– Жесть!

– А в чём наоборот?

– Через три года узнал, что они черепах действительно в детский сад отдали. Я у них от худкружка кукольный спектакль оформлял. Смотрю, знакомый аквариум, и черепах узнал, хоть они и подросли. Их любят, ухаживают, вода прозрачная, при мне такое случалось редко. Так что хорошо им там! – закончив историю, Шурка взъерошил волосы и добавил: – пойду на охрану, возьму бумагу обернуть. Только вы никуда не уходите. Ключ на вас.

– Ладно, довольно прохлаждаться, давай, за работу. Перемена нерезиновая. В шкафу с клубничкой посмотри.

Теперь Наташа стояла около картины и своим указующим перстом обозначила очередную жертву обыска. И уже в следующем шкафу с персиком, нашли. Какой-то умник перелил её в банку из-под бустилата. Двухкилограммовая высокая туба с маленькой крышкой.

– Поставь её у дверей, дождёмся Шурку и отнесём на второй этаж, – скомандовала Наташа.

Мне бы за дно взяться. Посреди класса крышка – она присохла – слегка хрустнув, отпустила банку, и та устремилась вниз. Булькующе-чавкающий звук – и по полу начинает расползаться кроваво-красное пятно. Я с несвойственной ловкостью отскочил в сторону, спасаясь от брызг. На звук обернулась Наташа и локтем зацепила стул. Толчок совсем слабый, но и его хватило. Картина неторопливо, как при замедленной съёмке, развернулась и плашмя плюхнулась в не хилый слой краски, сразу впитывая насыщенное бордо.

Дверь застонала. Раздумывать, обсуждать, договариваться некогда, решение само нашло нас. Мы встали плечом к плечу, загородив место преступления. Сердце колотилось так, словно забежал на пятый этаж с полным рюкзаком учебников. Стыд за содеянное окрасил лицо до корней волос.

Сашка, увидев нас такими, замер, округлил глаза, и после нелепой паузы сглотнув, выдавил:

– Прошу прощения, – и мгновенно исчез за дверью.

– Спорим, он подумал, что мы целовались? – Выдал я самую правдоподобную версию его поведения, – сейчас этим воспользуемся.

Я подскочил к двери и, высунув в коридор только голову, заговорщицки прошептал:

– Слушай, Саш, сходи куда-нибудь минутки на четыре.

– Да не вопрос, – догадка оказалась верной, Сашка окрасился в цвет спелого помидора.

– Я надеюсь на твою скромность.

Шмыгнул обратно в класс. Наташа сидела на корточках перед картиной, слёзы большими каплями стекали по лицу. Сердце сжалось. Но не время нюни распускать. Я, взяв её за плечи, поднял на ноги, приблизив лицо, заглянул в глаза, пытаясь передать решимость. И тут с грохотом распахнулась дверь, как будто её хорошенько пнули ногой.

– Кто смеет обижать мою любимую Наташеньку? А ну варвар, руки прочь!

Ксюха. Вот кого нам не хватало для полного ощущения катастрофы. Наташа указала на пол.

– Вы что, Сашкину картину испортили?

– Молчи, может что-то ещё можно сделать.

Наташа потянула край подрамника, вверх, пытаясь оторвать от пола. Краска, распадаясь на сотни щупалец, не собиралась вот так просто расстаться со своей добычей. Когда это удалось, взору предстала прекрасно выкрашенный в ярко-алый цвет холст.

– Всё, что можно сделать – назвать по-другому. Например, «Кровавое побоище помидорами на Красной площади», – Ксюха расписалась в полной и безоговорочной капитуляции. – А Сашка думает, что вы целуетесь.

– Вот трепло!

– Что делать-то? – Наташа в полном отчаянии.

– Сознаваться. Повинную голову меч не сечёт. Сейчас он вернётся...

О косяк поскреблись. Наташа подняла заплаканные глаза, посмотрела в мои и решительно кинулась к двери. Силой затащила Сашку в класс и, стараясь сдержать эмоции, заговорила:

– Саш, ты только не волнуйся. Это я всё учудила, – она решила взвалить вину на себя. Не выйдет!

– Это я дурак устроил! Это я разлил…

Продолжать не стоило, Сашка всё видел сам: и краску, и плавающий в ней подрамник с натянутым на него прекрасно выкрашенным методом погружения в красный цвет холстом. Он не стал кричать, ругаться, а сел на корточки и дважды реечную основу пальцем.

– И я тоже! – Ксюха не могла остаться в стороне. Когда кто-то виноват, то она виновата в сто раз больше.

– Да ты-то тут причём? Тебя здесь вообще не было, мы встретились в коридоре, – Сашка выбрал на ком сорвать злость.

– Ты ещё тогда сказал, что они целуются, – облегчить душу не удалось.

– Лучше бы целовались, – обречённо вздохнул Сашка.

***

– Это самый важный конкурс в году. Первые пять лауреатов получают приглашение в любой художественный колледж, даже ВГИК их признаёт. Поэтому так важно там засветиться. С натюрмортом я не вошёл и в двадцатку. Но…

Сашка поник. Девчонки утешали его как могли. Я же отпрашивал всех с уроков, убирал разлитую краску, получал нагоняй от завхоза.

– Мне не нравилась эта работа, я её выдавливал, как медсестра кровь из пальца. Долго, больно и красного цвета. И заменить нечем. Ещё в Ростове я увлёкся графикой, а тут такая модель подвернулась. Рисовал только Васаби.

– Так выстави эту усатую морду, – нашлась Ксюха.

– Придётся. Это не формат, не любят на конкурсах рисунки. Говорят, хотя бы акварель, – и мгновенно взбодрившись: – но не время впадать в уныние. Теперь домой придётся бежать. Приём работ заканчивается в три часа. А туда ещё и на метро добираться. Стоит поторопиться.

Я вызвался помочь и отпросился с остальных уроков, за мной увязалась Настя. Помощь оказалась, кстати, полотно внушало уважение размерами. Сашка сказал, что хотел попробовать что-то новенькое, а грунтованный картон в магазине оставался лишь восемьдесят четыре на шестьдесят. И Настя пригодилась: прикладывала карточки в метро, открывала двери и орала на несознательных граждан, мешавших нашему шествию.

Заявки на участие в выставке принимала пожилая женщина с усталыми глазами, её перекосило, когда взгляд наткнулся на габариты и слово графика. Сашка чуть не полез от стыда под стол. Я же из последних сил удерживал Настю, чтобы та не высказала всё, что она думает о ней и о её мнении, что можно выставлять, а чего нет. Меня радовало отсутствие Наташи – это её убило бы.

***

Результаты конкурса не объявлялись через Сеть, а сообщались лично, причём тому, кто подавал заявку. Да и рисунок нужно забирать, для экспозиции оставляли пять лучших. Решили совместить неприятное с необходимым и Сашка стал собирать команду. Первыми согласились я и Наташа. Мы до сих пор чувствовали вину и постарались подсластить пилюлю хорошим кофе и кусочком торта.

– Я давно хотел узнать, что вас связывает с Ксюхой? – Внезапно спросил Сашка, когда мы расселись в кафе. – Отчего вы так дружны? Понятно Лёха, мир спасает от этого инферно, а вот тебе, Наташ, зачем это счастье? Вы, по сути, абсолютные противоположности.

– Как известно, они притягиваются.

– Такое бывает у магнитов и только на уроках физики. Вот вы с Лёхой разные. Но не полярны, поэтому подходите друг другу.

Наташа вспыхнула, как маков цвет, и я поспешил ей на помощь, постаравшись сменить тему. Лучшего способа, чем начать задавать вопросы, пока не придумали.

– Но тебе тоже нравится с ней общаться?

– Я – совсем другое дело. Она мне жизнь спасла. Не будь её, лежать мне в холодном подвале.

– Если б не она, ты бы туда и не попал.

– С ней не то чтобы весело, жизненно, – Наташа попыталась сформулировать отношение к Ксюхе, – ощущаешь, как время через тебя проходит. Не мимо, а именно сквозь. Это как идти по городу и видеть свадьбу, радость, веселье, а ты проходишь мимо…

– А с Ксюхой жизнь – это свадьба, крестины и похороны в одном флаконе. Причём ей в этом и участвовать не надо, достаточно наблюдать эдакой тенью отца Гамлета.

– Я заметил, – Сашка улыбнулся, что-то вспоминая. – Да, будет что вспомнить на свалке.

– И ещё Ксюха не так проста и это не заметить сразу за всеми её выходками и неуместным пафосом. Она намного глубже, и эту глубину показывает поступками, а не словами. Вот случай, к примеру. Играли они с какими-то восточниками, у нас, и мы все пошли, поддержать. А Ксюха ведь только тренируется с одногодками, играть её ставят в старшую команду. Мало того, она там ещё и лидером считается. Восточники сразу знали, кто забивала, и сначала два раза в грудь локтем вмазали, а потом по рукам, как шлагбаумом, и это только на первой минуте. Били её нещадно, а она знай, мячики в кольцо накидывает. Наши тоже не церемонились. Вот только та отвечала, и в самый нужный для команды момент села с шестью предупреждениями. Мы тогда порвали их как всем известный Тузик. Ксюха не схватила ни одного штрафа, ни разу не отмахнулась, играла крайне аккуратно. А после, просто пожала плечами: «Баскет командная игра». Восточники считались намного сильнее. Плюс двух восемнадцатилетних на подставу выставили. Представляешь, в пятнадцать против таких биться…

***

– Я пойду к организаторам. Узнаю, где выдают работы. Будьте на связи.

Сашка открыл дверь, за которой толпилась масса народа. Стало понятно, – это надолго. Мы решили посмотреть победителей – интересно же, что на порядок лучше голландского натюрморта. Идя по стрелке, вошли в коридор, слева залы для экспозиции. Настя и Серёга уже здесь. Мы их увидели издалека. Они с изумлением пялились на что-то. Этим чем-то оказался наш енот. Нарисованный, конечно, но спутать сложно. Я не видел рисунка, что Сашка отдал на конкурс. Но это явно его рук дело.

– Работа Сашкина, сомневаться не приходится, тогда зачем он прячется в том муравейнике.

– У меня вообще есть подозрение, что Шурка выиграл, – Серёга не мог оторвать взгляда от до боли знакомой мордочки.

– Там же написано: первая премия, – Настя ткнула пальцем на табличку.

В зал вошёл Сашка, ещё более взъерошенный, чем обычно. Подошёл к рисунку и, уткнувшись, принялся исследовать его. После пяти минут, за которые он, сантиметр за сантиметром изучил всю поверхность, повернулся к нам с растянутой до ушей улыбкой.

– Ребята, а я, кажется, первое место занял, – потом запустил обе руки в волосы и в порыве полного смятения выдавил: – как?

– Сейчас всё узнаем, – обнадёжила его Настя, – Серёга, давай.

Младший из близнецов закрыл глаза, Затем пригладил чёлку, и через мгновение на нас смотрел совершенно другой человек, эдакий ботан-художник, в глазах читалась оскорблённая гениальность. Он подошёл к пожилой даме, бейджик которой утверждал, что та организатор выставки. Заискивающе посмотрел в глаза, быстро и сбивчиво заговорил.

– Первое место – графика? Это не формат, это просто как карандаш! Как можно сравнивать живопись с рисунком углём?

– Пускай, графика, пускай, не формат, но техника. Передано настроение художника, а главное – образ, – видимо, женщина с разбега вскочила на любимого конька. – Вы же художники, присмотритесь, этот енот – живой, у него есть история. Он пират, долгие годы злые люди держали его в клетке, но благодаря друзьям вырвался на свободу и теперь мстит, разбойничая на дорогах.

Меня пробил холодный пот. Наташа окаменела, превратившись в соляной столб. Близнецы поражены не меньше нашего. Пожилая дама, довольная произведённым впечатлением, удалилась. Ещё минуту я боялся пошевелиться. Казалось, что сейчас с потолка как горох посыплются злые омоновцы, чтобы под пыткой выведать, где мы прячем несчастное животное. Первыми от шока отошли близнецы.

– Задаётся мне, старушка много знает, – Настя сделала недвусмысленный жест, чиркая по шее рукой.

– Да, зажилась бабулька, бритвой по горлу – и в колодец, – поддержал сестру Серёга.

Сашка, переварив и поняв, что это всё о нём и ошибки никакой нет, вновь запустил обе пятерни в волосы и простонал:

– Вот оно счастье, – потом сделал глубокий вдох и обратился уже к нам: – я ещё что-то должен знать о еноте?

– Эти ненормальные, – Настя кивнула в мою сторону, – украли его из зоопарка. И даже нас не дождались. Мы тогда по Италии на велосипедах ездили.

– Из зоопарка? Украли? – Сашка поразился как в первый день нашей встречи. – Ну вы даёте! Меня можно сажать только за одно знакомство с вами.

– Ты ещё не знаешь, что они творили в пятом классе!

Сашка расхохотался. Его накрыло волной радости. Затем, посерьёзнев, с глубоким чувством проговорил:

– Я так рад, что вы уничтожили ту мазню. Так что с меня причитается.

***

Вечером Сашка зашёл ко мне домой, держа в руках толстенную книгу.

– Хочу отдариться. Рассказал отцу про твою методику, ту, что ты называешь мозговым штурмом.

– Это обычная логика. Я как-то брошюрку по ней осилил.

– Вот и отец сказал, что это логика, вот только необычная. Наговорил кучу умных слов, ты-то, может и понял бы, а вот я ни бельмеса. Ясно одно: такое критичное отношение к себе мешает тебе чем-то увлечься. Говорит, отнеси ему вот это, пусть почитает, может, понравится.

– А что за книга?

– Введение в теорию игр.

– Ты же знаешь, я этим не увлекаюсь и режусь только на голубятне, причём в очко и исключительно на деньги.

– Да тут не про них, не объясню – не те мозги, всё основано на математическом анализе. Начни и узнаешь.

Почитать решил на сон грядущий. И никак не мог остановиться. Повторял часов до двух ночи: «Ну вот, ещё страничку и всё». И уже с оглавления понял: вот оно – настоящее, правда, боясь спугнуть удачу, так и не назвал это увлечением.