Закончив песенку, я протянул гитару девочке. Она взяла ее, но, поколебавшись, снова отложила в сторону.

- Хорошо-о, - раздумчиво протянула попутчица. - А ты и вправду дрался на дуэли?

  Я усмехнулся.

- Нет, конечно. Но повоевать в жизни пришлось.

  Она понимающе кивнула.

- Твои стихи?

- Мои, - со вздохом признался я.

- Ты – поэт, - констатировала  девочка. – Настоящий. А я вот стихи и песни писать не умею. Исполняю чужое.

- Но у тебя это здорово получается! - тут же встрял я, надеясь, что вышло не слишком льстиво.

  Она улыбнулась в ответ на мои слова. Улыбка преобразила ее замкнутое лицо, неожиданно сделав его красивей и…старше. Я понял, что немного ошибся с возрастом. Похоже, моей спутнице было не меньше семнадцати - восемнадцати лет.

- Как тебя зовут? – спросила вдруг она.

- Себастьян, - после секундного замешательства откликнулся я.

  А потом,  озаренный внезапной идеей, добавил:

- Нойманн. Себастьян Нойманн.

  В самом деле! Слово Нойманн в переводе с древнего языка означает «новый человек». А я, в очередной раз сбежав из родового гнезда, действительно  чувствовал себя заново родившимся.
Девушка протянула мне маленькую крепкую ладошку:

- Элис.

  Потом она слегка подалась вперед, вглядываясь в мое лицо.

- Господь Бог, почему ты тратишь красивые ресницы на мужчин, которые этого не ценят? – пробормотала она.

  Я смутился и отвернулся. Но Элис рассмеялась, тронула меня за плечо и с какой-то чисто женской интуицией спросила:

- Ты есть хочешь?

  Я покраснел, как пойманный с поличным, но все же кивнул. Завтракал я вчера утром в придорожной гостинице. А в замке «сеанс самоедства» окончательно отбил весь аппетит. И никаких припасов в дорогу я с собой, конечно же, не взял.
 Элис нырнула под полку достала чехол от гитары, вынула из него пару бутербродов и нераспечатанную пачку печенья.

- Подожди, я сейчас у проводницы кофе закажу, - засуетился я.

- Лучше чай, – крикнула мне вслед попутчица.

  Слегка подкрепившись и с наслаждением вдыхая кофейный аромат, я подумал, что жизнь, в сущности, не так уж плоха. И, пожалуй, я напрасно столько лет шарахался от листа белой бумаги, как черт от ладана. Некоторые последствия «игры в слова» у меня выходят определенно неплохими.

Во всяком случае, похвала этой девочки подействовала на меня сильнее, чем снисходительные отзывы жюри на каком-нибудь литературном конкурсе.

Хм! Сейчас даже вспоминать стыдно, что у меня хватало наглости куда-то посылать свои «творения». Самое странное заключалось в том, что иногда процесс творчества доставлял мне несколько приятных минут. А грехи предков… Пусть они останутся на их совести! Тем более что от классической баронской фамилии, я, считай, уже отрекся.

- О чем ты сейчас думаешь, Себастьян? – спросила Элис.

  Она легла щекой на столик и лениво следила, как в темном янтаре горячего напитка медленно кружатся и оседают чаинки.

- Я думаю, что иногда мы, как глупые улитки, закрываемся в своих домиках – коробочках - ракушках, изредка сонно и осторожно показываясь оттуда...

А ведь мир вокруг такой живой, цветной и искрящийся! Он стоит того, чтобы проснуться пораньше, выбраться из своего домика и окунуться в его разноцветное и многоголосое буйство!

- Просыпайтесь, улитки! – усмехнулась моя попутчица.

  Они отпила чаю и снова замолчала, задумчиво глядя в окно. Странная это все-таки была девушка.
 Чтобы не хрустеть печеньем в полной тишине, я придумал встречный вопрос:

- Почему ты пьешь чай, а не кофе?

  Зеленые глаза снова широко распахнулись. И Элис ответила без промедления:

- Потому что в современном мире кофе - напиток движения, а чай - напиток покоя.

- Но сейчас-то мы никуда не торопимся. Просто едем туда, куда нас везет поезд.

- Вот именно! – строго заметила девушка. – Иногда сама дорога важнее того, что ждет тебя у ее окончания. И хочется, чтобы она подольше не кончалась. Для того и пью. Знаешь, как это удобно - наливаешь кружку чая и останавливаешь мир на несколько минут.

  И она сделала еще один глоток. Я отчетливо услышал, что колеса где-то внизу замедлили свой ход. Поезд мягко качнулся, останавливаясь. А за окном безмятежно поблескивали все те же волны и кружились белые птицы. И тут меня обожгла неожиданная мысль. Я вскочил, чуть не пролив себе на штаны остатки горячего кофе.

- Слушай! Как же мы едем столько времени через это море, залив или чего там еще за окном, если тут нет никаких опор железнодорожного моста?!

А море – справа, и слева. И почему в этом вагоне так тихо?! И куда мы вообще едем?!

  Я плюхнулся обратно на полку, несколько устыдившись своей вспышки.

Девушка преспокойно покивала:

- Такой уж это поезд. А ты разве не знал, куда садишься?

- Хм! Если бы я в него не сел, то провел бы ночь на вокзале. А это – скучно и утомительно. А что касается – куда, то мне вообще кажется, что человек никогда не знает – куда он идет.  Кроме тех случаев, когда выскакивает из дома в ближайшую булочную.

  Я снова взял в руки гитару, и задумчиво тронул струны.

Алиса бежала по́ лесу, не зная, куда бежит.
За ветки цеплялись волосы, за ноги цеплялся стыд.
Ей кроны казались лицами, а корни – изгибом плеч.
Она не искала рыцаря. Алиса искала меч.
Ее заточили в комнате, сказали сидеть и ждать.
Она не хотела. «Полноте! - твердили отец и мать.
- Однажды приедет суженый, залезет к тебе в окно…»
«А, может быть, мне не нужен он? А, может, мне все равно?»
А годы прошли, но рыцаря как не было, так и нет.
Алиса, болтая с птицами, устала нести обет.
Так сложно, себя не мучая, свободе смотреть в лицо,
Когда ты от воли случая закрыта своим крыльцом,
Когда ты сидишь меж койками три года, а может, пять…
Алиса сбежала. Только вот не знала, куда бежать.

  Я улыбнулся.

- Скажи, куда ты бежишь, Алиса? Точнее сказать, плывешь?

- Я – не Алиса, – возразила моя попутчица. – Я – Элис.

  Я пожал плечами.

- Это одно и то же! Просто принесенное в Англию норманнами  имя изменило свое звучание и стало - Элис. Кстати, не исключено, что оно произошло от латинского «alis», означающее «крылья». У тебя есть крылья, Алиса?

- Нет! – буркнула девушка. – Только умение падать в кроличью нору.

  И снова сердито уточнила:

- Я – Элис!

  Я хмыкнул, припоминая  где-то прочитанное:

«Она может на пустом месте заупрямится и переубедить ее нереально, тут поможет только время».

- Понял, понял – не дурак! Давай не будем ссориться из-за такой ерунды.

В конце концов, человек в праве сам выбрать себе имя. Извини!

  Она кивнула, соглашаясь. А потом хитренько на меня посмотрела.

- Мне почему-то кажется, что ты тоже не совсем Себастьян!

- Угу. Карл-Себастьян-Иероним. Согласись, что это немного длинновато для одного человека. Я выбрал среднее. В старину Карлом звали многих королей европейских государств. Но я же не король! А имя Иероним у людей ассоциируется исключительно с Босхом. А я ни разу не художник.

- Ну, да. Ты всего лишь – придворный краб! – усмехнулась Элис. – И куда плывешь ты – краб Себастьян?

- Трудно сказать. Куда-нибудь. В другое измерение. Или государство. Это забавно. Будто во сне или в детстве: стоишь посреди чужой страны, никого не понимаешь,  ничего не должен. Можно развлекаться, как в голову взбредет.

- Там все гораздо проще, – вздохнула Элис. – Я только теперь осознала, чем отличается взрослый от ребенка. Взрослые, в большинстве своем, это дети, потерявшие возможность мечтать и глядящие в будущее через толстые очки своего опыта. А вот  для детей не существует непреодолимого - они уверены в  своем могуществе. И не приемлют никаких неудач  на пути к желанной цели. Иногда этот дар остается на всю жизнь. Такие люди - штучный товар, а иметь с ними дело доставляет огромное удовольствие...

- Подозреваю, что я не из их числа, – вздохнул я и снова потянулся к гитаре.

Я так много читал, что почти ни во что не верю,
 Если книга закрыта - значит, всему конец:
Где-то будет бродить одинокий герой без цели,
Пока старую книгу вновь не откроет чтец.

- Ты так и не ответил на вопрос, – напомнила Элис.

- Почему? Я ответил. Срочно требуется другое государство. Или хотя бы город. Ганновер меня уже слегка утомил: ровный, зеленый и скучный, как конгресс. Черепичные крыши, деревья, как по линейке. Даже озеро – и то искусственное…

- А как же дворцы и парки?

- К этому я равнодушен.

- Тогда эта песенка про тебя – улыбнулась Элис, взяв в руки инструмент.

Дети Гаммельна, к черту отца и мать!
Уходите в леса, за пределы грехов и генов.
Ваши взрослые, мир превратив в геенну,
Вам диктуют, как дальше в него играть.
Тот, кто выплакал слезы, уже не придет водой,
Не зальет города, не устроит второй всемирный.
Отправляйтесь туда, где земля до сих пор невинна,

Где никто не придумал, как день проводить шестой.
Дети Гаммельна, к черту, здесь искренне лгут в лицо
Проповедники всех обобравших приход религий.
Вам наденут к шестнадцати – нет, не плащи – вериги,
Под названием "Истина", "Вера", "Добро" и "Зло". 

  Я опять покосился в окно. Море за ним виднелось какое-то абсолютно не северное: слишком уж лазурной была волна…

- Подозреваю, что вместо леса Крысолов подсунет нам джунгли. Или какую-нибудь пустыню. Вот уж куда бы совсем не хотелось…

- Ты там воевал?

- Не только там, – вздохнул я и машинально потер колено.

- Ты был ранен? – сочувственно спросила Элис.

- Слегка, – улыбнулся я. – Вместо того, чтобы прострелить мне голову, вражеский снайпер разбил мне полсервиза.

- Это как?

- Я потерял одну коленную чашечку. Теперь там титановый сплав. Поэтому на самолетах стараюсь не летать.

- Звенит?

- Иногда звенит, иногда - нет. Показываю на шрам, металлоискателем поводят вокруг и отпускают. Но сама понимаешь – чтобы шрам показать, надо снять штаны… Или круглый год ходить в шортах.

  Элис смущенно опустила глаза.

- Поэтому ты ездишь поездами?

  Я кивнул.

- А зачем ты подался в легионеры? Впрочем, можешь не отвечать. Прекрасно знаю, что не обо всем надо спрашивать. Но почему-то все равно это делаю.

- Наверное, это «синдром попутчика». В поездах люди почему-то многое о себе рассказывают. Может быть – зря. Никто не должен знать о тебе ничего лишнего. А лучше - вовсе ничего чтоб не знали. Стоит хотя бы чуть-чуть приоткрыться - моментально получишь удар, набегут, налетят хищники, вцепятся в мягкое и будут рвать живое мясо, пока насмерть не загрызут. Так что  - никому и ничего!

- Наверное, именно поэтому мы и привязываемся к животным, – вздохнула Элис. - Они не несут столько боли и разочарований, как люди, к которым привязываться уже опасаешься…

  Девушка окинула взглядом мою довольно «звонкую» фигуру. И усмехнулась.

- Ты и меня относишь к хищникам? Тогда повернись, пожалуйста. Я попробую найти лакомый кусочек. Помягче.

- Э-э-э… Вряд ли он тебя устроит! – рассмеялся я. – Помнится, мои тетушки вечно сокрушались, что я больше похож на велосипед, чем на человека. Предлагаю лучше догрызть печеньки! А скользкую тему – закрыть.