Поделиться с Элис своими вопросами я не успел. Карнавальные шествия уже закончились и начались  народные гуляния. В темное небо взлетели огни салюта, где-то громко заиграла музыка, а в толпе  начали сновать юркие торговцы, продающие с лотков всякую всячину, начиная от картонных масок и заканчивая лимонадом и сладостями. Я купил девушке шоколадное мороженое в большом рожке, себе – большой стакан чего-то, носящего завлекательное название «Имбирный коктейль для настоящих мачо», и мы пошли дальше, наслаждаясь вкусом и музыкой. Впрочем,  музыка  на этом празднике жизни как раз и подкачала! С небольших эстрад, встречавшихся нам на каждом  десятке метров, неслась, в основном, какая-то попса. Элис недовольно скривилась.

- Пошли дальше! Я читала в программке, что на площади Мира сегодня состоится рок-концерт.

 Я не стал возражать. Слушать про «букеты белых роз» и прочие «муси-пуси» действительно  не хотелось. И мы ускорили шаг.
 Означенная площадь обнаружилась на другом конце города, возле желтого здания с колоннами. Местного университета, как было указано на фасаде. 

У самых ступенек  стояла большая сцена. Возле нее уже толпилась молодежь. Причем опять же – одни парни и девушки были одеты в уже знакомые мне греческие туники и сандалии, другие – в черные мантии и квадратные шапочки, а третьи – просто в джинсы и майки с разными надписями, не всегда приличными.

 На сцену взлетел черноволосый кудрявый парень и заголосил что-то рок-н-ролльное и весьма повстанческое:

Всем привет от Кена Кизи – мир один сплошной дурдом,
По планете бродит кризис, словно шизик с топором.
Косит биржи по приколу, на ходу выносит мозг,
Запивает кока-колою глобальный передоз.

Кто уже слетел с катушек, кто подсел на порошок...
У меня в ушах беруши, мне в берушах хорошо.
Я побрил с утра гипофиз, сдал анализ на фигню,
И послал свой офис-шмофис  на десятой авеню!

Толпа радостно взревела, приветствуя музыканта. Элис запрыгала и заверещала вместе со всеми. Я тоже хлопнул в ладоши несколько раз. Песенка мне, в целом, понравилась. Своей непримиримостью к обывательской жизни, что ли? Хотя звук мог  быть и потише.
Музыкант улыбнулся, отбросил со лба мокрую прядь волос и неожиданно заиграл лирическую и очень проникновенную мелодию:

Я умею смотреть на тебя бесконечно - как на древнюю медь и бегущую воду.

Я вдыхаю твой запах, когда больше нечем дышать. И уже ненавижу свободу.

Я могу каменеть, останавливать вечность, приникая губами к ознобу мурашек.

Я могу обгонять своё время по встречной, чтоб увидеть тебя хоть минутою раньше.

Толпа притихла. Элис крепко взяла меня за руку и вдруг положила голову мне на плечо. Я на мгновение замер, а потом тоже обнял ее за плечи и привлек к себе.
Так мы и стояли  посреди толпы, чувствуя себя отделенными от этого шумного, холодного мира. Здесь и сейчас существовали только мы и музыка. Вьющиеся мягкие кудри  девушки щекотали мою шею, я чувствовал на своей щеке ее легкое дыхание и ощущал почему-то аромат яблок, струившийся от ее волос. Мне отчаянно хотелось задержать это мгновение. Растянуть его и превратить в Вечность.

Я не помню других. Я уже не играю в эти полутона отражённого света.
Я почти научился любить, не сгорая, но ещё не умею любить безответно.
Я смотрю на тебя, я цепляюсь по-птичьи за последнее солнце, согретое взглядом.
Я могу описать твою жизнь постранично - с того места, где мы появляемся рядом…

Закончить песню артисту не дали.
Откуда-то из-за угла внезапно  раздались звуки совсем иной музыки. Громко ухал барабан, гремели трубы, оглушительно звонко взвизгивали и дребезжали медные тарелки. Все это складывалось в какой-то неблагозвучный, но явно военный марш. Однообразная, как казарменный плац, мелодия ввинчивалась в уши. И вскоре на площадь вышло шествие, весьма далекое от карнавального.

Это была стройно шагающая колонна из мужчин среднего возраста и вполне почтенного вида. Одетых  в черные сюртуки с ослепительно белыми крахмальными манишками. И что самое дикое – в руках эти господа несли большие  прикрепленные к палкам плакаты с изображением какого-то прилизанного типа во фраке с бабочкой и моноклем в правом глазу.

Все, кто был на площади, удивленно обернулись навстречу странному шествию. Музыкант на сцене растерянно опустил гитару.

Один из демонстрантов призывно взмахнул рукой, и кто-то  тут же подал ему большой мегафон. Он и еще несколько мужчин из той же процессии вскарабкались на сцену.

- Молодежь! Будущее Нации! – взревел  тип в манишке, - Судьба славного, овеянного веками Валенбурга – только в ваших руках. Поддержите нашего кандидата в мэры города! Голосуйте за лорда Лотрока! Лорд Лотрок – это сила и независимость! Он  почитает наши священные традиции и не допустит того, чтобы презренные сапоги переселенцев с Востока, этих ничтожных иноверцев, топтали дорогие нашему сердцу мостовые. Лорд Лотрок наведет порядок в Валенбурге и железной метлой выметет всех, кто мешает нашему городу процветать и развиваться. Слава Закону и Порядку! Кроме того, лорд Лотрок свято чтит науку и просвещение. Господа наставники, присутствующие на празднике, это касается и вас! В случае победы на выборах, наш благородный кандидат обязуется выплатить старейшему учебному заведению Валенбурга премию в размере ста тысяч окладов всех его преподавателей. И каждому студенту предоставить именную стипендию. Вы слышали? КАЖДОМУ!!!

  Толпа дружно охнула и заволновалась, неразборчиво зашумев.

Я нахмурился. Происходящее нравилось мне все меньше и меньше. Присутствовать на политических разборках в разгар всеобщего гуляния, когда народ разгорячен дешевой выпивкой, было откровенно небезопасно. Надо немедленно выбираться отсюда!
Я потянул Элис за локоть,  ища глазами мало-мальски свободный выход с этой проклятой площади.
Но тут с другого ее конца, так же  грохоча трубами и барабанами, ворвалась новая  колонна демонстрантов. И сразу же полезла на сцену, бесцеремонно спихивая с нее типов в манишках.

- Петерсен! Купец Петерсен! Почетный житель Валенбурга! – голосили по очереди мужики  в пестрых камзолах,  блестевших  золотом пуговиц. – Наш старина Петерсен не кичится своим происхождением, как некоторые. Он такой же, как и вы, ребята! Что вам этот чванливый лорд?! Голосуйте за купца Петерсена! Вот лучший мэр для нас! Он отличный хозяйственник! Тот, кто умеет навести порядок в своей лавке, наведет порядок и в городе. Старина Петерсен откроет новые магазины и обеспечит всех неимущих достойной работой. Наш добрый купец уже ведет переговоры с западными партнерами насчет совместного открытия в Валенбурге сети казино и кафешантанов. Деньги рекой потекут в городскую казну! И тогда, дорогие друзья, старина Петерсен поднимет зарплату всем, кто до сих пор живет за счет скудных подачек от Муниципалитета. Вы слышите нас, учителя, доктора, музыканты и актеры? Только купец Петерсен может помочь вам!

  Выкрикивая все это  в перелетающий из рук в руки мегафон, демонстранты изо всех сил трясли в воздухе портретами какого-то толстого усача.

- Ваш лавочник продаст наш город иноземцам за копейку! – завизжали в ответ аристократы в черном.

- Это ваш поганый лорд уже продал свой замок за долги! – тут же парировали купцы, - У него за душой – ни гроша, одни лживые обещания. Эй, молодежь, что вам сейчас наговорили эти жалкие людишки? Каждому студенту  - именная стипендия? После выборов?! Ха! Добрый друг ученой молодежи, старина Петерсен даст вам денег прямо СЕЙЧАС!!!

  И тут, словно повинуясь неслышимому сигналу, все приверженцы усатого Петерсена, как один, распахнули тугие кошельки, висящие на поясе.

 В толпу золотым дождем полетели монеты.
Это  был грязный прием! Люди на площади заметались, ловя деньги. Началась свалка, причем не только из-за дармовой подачки.  В толпе  молодежи загремели  агрессивные выкрики:

- Лотрок! Дворяне правы! Петерсен нас всех купит и продаст!

- Я вот начищу тебе рыло, дворянская ты морда! Не хочешь, гад, чтоб простой народ хорошо жил!

- Бей иноземцев!

- Вся власть купечеству!

- Люди, опомнитесь! Это же примитивная манипуляция! Оба кандидата – жулики и мерзавцы!

- Ты из кармана сначала подхваченное золотишко вытряси, а потом уже нашего друга лавочника обижай! Парни, дайте ему по кумполу!

  Мда! Как говорится – вечер перестает быть томным! Для полноты картины не хватает только какой-нибудь малолетки из не очень дружественной страны - с плакатом: «Хочу кружевные трусики и в ЕС!!!»…Господи, как же я от этого устал! Раньше войны начинались из-за клочка земли или куска хлеба. Ну, или хотя бы из-за женщины. А теперь – из-за любителей «халявы», и тех – кто ее раздает. Твою ж мать! И это – в двадцать первом веке! Когда воюют отнюдь не каменными топорами, а всякими там «джавелинами» и «стингерами».
На ум тут же пришла строчка:

Я живу, постоянно краснея за упадок ума и морали:
Раньше врали гораздо честнее и намного изящнее крали.

  Я  силой потащил Элис прочь от беснующейся толпы. Она почему-то отчаянно упиралась. Случайно я поймал ее взгляд и вздрогнул.
 Девушка была бледной, как полотно. А в глазах застыла боль и такая ненависть, что я чуть не разжал руку.
Тем временем, явно  чтоб подлить масла в огонь, на сцену взгромоздился еще один тип  - в очках, круглых, как тыквы, штанах и красном берете.

- С кем вы, мастера культуры?! – трагически возопил он, - К кому вы примкнете, творческая молодежь?! Два достойнейших кандидата сражаются на выборах ради вашего же блага! Что вы скажете в ответ этим благородным людям?

  Элис вырвалась из моих рук, яростно оттолкнув меня в сторону. Подлетела к горестно застывшим у  сцены музыкантам. Что-то сказала кудрявому парню, тот протянул ей гитару.

- Не-ет! Слышишь, не смей!

  Я орал во весь голос и рвался к этой ненормальной девчонке. Так «подставиться» посреди массовой драки! Да ее вмиг увидят и вычислят все, кому надо!
Но крики толпы заглушали мой голос.
Элис встала посреди сцены. Сорвала маску, швырнула ее в лицо очкастому демагогу.

- Вот наш ответ!

  И ударила по струнам.

Жили просто, жили трудно, дорожили хлебом скудным,
Приучали к промыслу детей.
Было людям не до жиру, от натуги рвались жилы.
Сил не оставалось для затей.
Но однажды в храме старом дивных идолов расставив,
Жрец народ приветил речью складною.
И какой-то пьяный зритель вдруг воскликнул: «Посмотрите!
До чего те идолы нарядные!»

Потянулись вереницы странным идолам молиться.
Позабыли люди про нужду.
Ведь не каждому народу улыбается природа,
Щеря зубы в каменном ряду!
Чтоб свою прославить силу, марши бодрые трубили.
Ошалела музыка парадная!
Затоптали на плацу дурней, крикнувших жрецу,
Что идолы его, мол, плотоядные.

Эти камни-истуканы ухмыльнулися погано

И, сведя во фронт колонны ратные,
Проглотили для почина всех подростков и мужчин.
Идолы-то были плотоядные!
А потом пошло веселье. Истуканы осмелели,
Во всю ширь раскрыли пасти смрадные.
И теперь уж без затей старцев съели и детей.
Идолы ведь были плотоядные!

И тогда решились вдовы и в безмолвии суровом
Закопали идолов в чащобе.
А потом, спасая род, родили они сирот.
Грустных обитателей трущоб.
Те живут все так же трудно, хлеб выращивают скудный,
Для досуга нет у них минуты.
Лишь один юродивый с головой уродливой
По лесам с лопатой бродит почему-то…

  Она опустила гитару и крикнула в микрофон хриплым, почти сорванным голосом:

- Посвящается вам, господа политтехнологи!

  Дальше я ее не слушал. И почти не обратил внимания, подействовала ли песня Элис на беснующуюся толпу.  Кажется, кое-где потасовки все-таки прекратились. Да разве музыкой исправишь этот поганый мир!
Из последних сил, работая локтями, я пробивался к сцене. И в какой-то момент успел заметить впереди  до омерзения знакомую лысую макушку. Правда, сейчас этот урод был одет не в косуху, а в неприметный серый пиджак.
Господи, что же делать?! Драка на площади вот-вот снова разгорится, а девчонка беззащитно стоит на сцене. Кажется, опять петь собралась, революционерка ненормальная!
 Серый тип стоял уже почти под сценой. И тут меня снова торкнуло! Не иначе,  опять фамильная находчивость сработала.
Я поднял руки и заорал безумным голосом:

- Пожар! Универ горит!

- Где? Где? – послышались испуганные возгласы.

- Там! – я вдохновенно показывал куда-то вверх. – Где химлаборатория! Щаз ка-ак рванет! Бежи-им!

  Конечно, на шумной площади меня услышали только те, кто стоял рядом.

Но ничто так быстро не разносится по толпе, как крики «Пожар!» или «Держите вора!» И через пару секунд почти все студенты и прочие горожане истошно голосили и в ужасе метались, забыв про  распри. Серого типа закружило и утащило прочь людское море. Меня тоже чуть не сбили с ног, но я, пинками расшвыряв попавшихся на пути, все же пробился к сцене. Элис там уже не было. Я, чуть не заорав от отчаяния, судорожно огляделся. Слава богу, девочка  стояла возле дверей универа  рядом с кудрявым рокером и его музыкантами. Я взлетел туда подбитой птицей.

- Убью! – выдохнул я, встряхнув эту авантюристку за плечи. – Выдеру, свяжу и отправлю домой к маме и папе в багажном отделении!

- Некогда! – Элис никак не прореагировала на угрозу.

  Она дышала учащенно и была все такой же бледной.
 – Меня обнаружили!

- Я это уже понял! И что теперь прикажешь делать?!

- Вот что, ребята! – спокойно вмешался рокер. - Сейчас я вас проведу через универ. Я там все закоулки знаю. Сам недавно в нем учился, а потом преподавал. Выйдем сквозь черный вход. Надеюсь, вы оторветесь от погони.

  И он распахнул перед нами высокую дверь.

Мы неслись какими-то подвалами, поднимались вверх по заваленным хламом лестницам и снова спускались в полутемные подсобки. Здание университета занимало гораздо бОльшую площадь, чем казалось  взгляде на его фасад. В какой-то момент Элис всхлипнула и споткнулась, чуть не упав.

Я чертыхнулся и подхватил ее на руки…