- Себастьян, прости, - шепнула она мне в ухо.

- За что? – прохрипел я.

- Я тебя опять втянула. Это моя война, понимаешь?

- Нет! И понимать не хочу! Маленьким девочкам воевать запрещено! Когда все закончится, я тебя отшлепаю, а потом снова  повторю эти слова .

  Больше я ничего не сказал. Берег дыхание. Нога гудела и ныла, но пока что исправно сгибалась и разгибалась.
Мы выползли наружу сквозь какую-то дощатую дверцу, отогнув одну доску. И оказались среди знакомых гаражей и складов.

- Отсюда до вокзала - пара кварталов. Вам ведь нужно поскорей убраться из города, я правильно понял? – музыкант пожал мне руку. – Удачи! Постарайтесь не попасться на глаза фараонам.

  Он нырнул обратно в дыру. Мы, взявшись за руки, медленно побрели вдоль кирпичных и железных стен. Бежать уже не было сил.
К счастью, на пути нам никто не встретился. Вынырнув из очередной подворотни, я с удивлением увидел перед собой привокзальную площадь. Рекламные огни были погашены, над городом занимался тусклый рассвет. Мы ускорили шаг. Вошли в здание вокзала. Я хотел сразу же кинуться к кассам, но Элис буквально повисла у меня на руке.

- Нет, Себастьян, не надо!

- Ты что, совсем рехнулась? Нам отсюда валить пора! И как можно скорее!

- Пожалуйста! - она чуть не плакала. - Идем на перрон! На первую платформу. Я знаю, что говорю, Себастьян, ну поверь мне!

  Ничего не понимая и мысленно выкрикивая самые непечатные слова, я молча шагнул вперед. Стеклянные двери бесшумно разъехались и сомкнулись за нашими спинами.

- И что теперь? - буркнул я, поеживаясь на стылом предрассветном ветру.

- Подожди чуть-чуть… - начала девушка и не закончила  фразы.

  Вдоль пустого перрона к нам бежал печально знакомый лысый тип в сером. Рядом с ним мчались двое полицейских в касках и один мужик в шлеме и с копьем. Пронзительный свист прорезал воздух. Я крикнул Элис:

- Беги!

И сделал шаг вперед, заслонив ее собой.
Она не двинулась с места.

Только вдруг присела на корточки  и начала что-то чертить на земле, приговаривая какие-то слова лихорадочным шепотом.

- Беги, ненормальная!

  Мужик в медном шлеме уже занес копье над головой. Полицейский выхватил пистолет.
 Грохот и лязг колес обрушился на нас лавиной звуков.

Поезд, возникший из ниоткуда, мчался прямо к нам, не касаясь  рельсов!  Вот он издал оглушительно громкий протяжный гудок. Откуда-то из-под колес вырвалась струя пара.
Наших преследователей  сдуло в сторону и отшвырнуло к стене вокзала.
Поезд замедлил ход. Я увидел открытую дверь одного из вагонов. Втолкнул туда Элис, сунул ей в руки гитару. Потом сам повис на подножке. Попытался подтянуться. Это мне почти удалось, но проклятая раненая нога тянула  вниз, как гиря.

Но тут девчонка, всхлипывая и бормоча такие слова, услышав которые  мой командир покраснел бы со  стыда, буквально втянула меня в тамбур за шиворот.

Я собрал последние силы. Встал. Дотащился до ближайшего купе и бросил туда свои вещи. Потом вспомнил  про дурацкий карнавальный грим. Наверно, сейчас я похож уже не на пирата, а на Чингачгука в полной боевой раскраске. Надо хоть умыться, что ли. Я сделал несколько шагов по направлению к умывальнику. Нога и голова одновременно взорвались фейерверком жуткой боли. И тут я, кажется, все-таки отключился.

Лучше бы я этого не делал!  Потому  что подсознание, сложившее банки с литрами, быстро отправило меня на последнюю войну.
Мы снова тащились по пустыне, охраняя конвой с беженцами. В какой-то несчастный  момент чертов террорист сумел приблизиться к припаркованной на стоянке колонне автобусов  - под видом «спасателя» с продовольственными наборами и подарками для детей. Последнее, что я помню – глаза маленькой девочки с пластмассовым паровозиком в руках. Когда заминированная машина «рванула», взрывной волной меня отбросило в сторону.
Я лежал на земле среди раненых и убитых, и на лицо мне капала чужая кровь…

- Не-ет! – заорал я, внезапно осознав, что детские глаза на чумазом личике до боли напомнили мне другие, принадлежавшие Элис.

  И очнулся. Не сразу поняв, что лежу на полке, и на лицо мне капают ее слезы.
Поезд мерно стучал колесами, благополучно унося нас от странного города Валенбурга и всех его политических разборок. Я приподнялся на локте и посмотрел в окно. Там опять расстилалась безбрежная морская гладь. Край солнца не спеша поднимался над водой, раскрашивая волны в золотой цвет. Покой и безмятежность царили над этой привычной и прекрасной картиной.

- Будем надеяться, что никакой «Трафальгар» или «Вирджиния» тут не всплывут – буркнул я, снова откидываясь на подушку.

  Наверное, следовало спросить Элис – о какой войне она говорила? Но пока на это не было ни сил, ни желания. Хотелось элементарного: раздеться, нырнуть под одеяло  и просто полежать в тишине. И чтобы ничего нигде не болело. Но для того, чтобы все это проделать следовало, как минимум, стянуть с себя башмаки. Свои армейские ботинки я любил и ненавидел одновременно. Они были удобны при ходьбе и просто незаменимы в любой драке, но вот шнуровать их было – сущее наказанье!  Особенно, с моим коленом. Как-то не получалось у организма никакой дружбы с искусственным суставом. А, кроме всего прочего, я до сих пор не мог понять – что там может болеть?!

  Я кое-как сел на полке, опустил ноги на пол и попытался развязать шнурки.

В голове снова предательски зашумело. Я вцепился пальцами в край стола с одним единственным желанием – не отключиться. Возвращаться в пустыню совершенно не хотелось…

- Черт! – пробормотал я. – Вот же засада! Чувствую себя каким-то Железным Дровосеком, попавшим под дождь! Все скрипит и ничего не гнется! Хотя титан вроде бы не должен ржаветь?

  Элис восприняла мои слова, как руководство к действию. Она мгновенно вытерла слезы и тут же бросилась мне помогать. Я позволил себя раздеть и уложить. Хотя с детства этого не любил. И никого прежде к своей персоне не подпускал. Маменька едва не разорилась на няньках, которые, словно утки  в осеннюю пору, улетали из нашего замка пачками. В общем, в этом плане я рос редкостным упрямцем. Вот только о том, кто из моих предков был таким же «подарком к празднику» история умолчала. Возможно, что и его портрет может обнаружиться в дровяном сарае. Интересно было бы послушать – о чем он беседует с прадедушкой Бёррисом долгими зимними ночами? Если, конечно, они оба не попали куда-нибудь в печку…

  При слове «печка» в моей дурной голове что-то щелкнуло – и из памяти полезли строчки:

Такой у нас нрав спокойный, что без никаких стараний,
Нам кажется путь окольный кратчайшим из расстояний.
Оплачен страховки полис, готовит обед царевна...
Но помни: отходит поезд.  Ты слышишь?! Уходит поезд сегодня и ежедневно.

Мы пол отциклюем, мы шторки повесим, чтоб нашему раю - ни краю, ни сноса.
А где-то по рельсам, по рельсам, по рельсам - колеса, колеса, колеса, колеса...
 
От скорости века в сонности живем мы, в живых не значась...

Непротивление совести - удобнейшее из чудачеств!

И только порой под сердцем кольнет тоскливо и гневно:
Уходит наш поезд в Освенцим!
Наш поезд уходит в Освенцим сегодня и ежедневно!

  Подсознание тут же услужливо подсунуло мне кадры военной кинохроники, и

они были куда страшнее пережитого мной в ливийской пустыне.

Огромные комнаты, наполненные... очками, десятками тысяч пар обуви, ... детскими вещами... Смотришь, и понимаешь, что у тебя внутри пустота.

А волосы шевелятся от ужаса. Ужаса осознания, что эти очки и туфли принадлежали живому человеку. Может быть, почтальону, а может быть студенту. Обычному рабочему или торговцу на рынке. Или девушке. Или семилетнему ребенку. Освенцим. Место зла и бесчеловечности…

  Я вздрогнул. Сел на своем ложе, и, наконец, задал вопрос, который мучал меня уже несколько дней.

- Девочка моя! Я не стану тебя спрашивать – откуда ты взялась? Но ответь мне – что  это за поезд? И скажи - куда мы едем?

  Элис подняла на меня глаза. В эти глаза можно было заглянуть, как в дом, когда на окнах нет занавесок. И, заглянув в них, я увидел огромную печаль, так не присущую  молоденьким девушкам.

- Это волшебный поезд, – прошептала  она.

– Он называется «Голубая Стрела».

- Че-ево? – изумленно протянул я, мало сейчас отличаясь от того, злодея у которого я интересовался «квадратом гипотенузы».

  Элис вздохнула, опустила глаза и принялась крутить в пальцах прядь  волос.

- Ты думаешь – я сумасшедшая?

- Вовсе нет! – оптимистично отозвался я, прогоняя от себя именно эту мысль. – Просто никогда на таких  не ездил…

- Так сошлись звезды, что раз в сто лет этот поезд приходит на самый обычный земной вокзал. Причем, никто не может заранее предсказать – в какой именно город он приедет.  Ты оказался на нужном вокзале в нужное время. Хотя, может быть, все дело в твоем имени.

- А что в нем такого? – глупо спросил я.

- Себастьян - римский легионер, христианский святой, почитаемый как мученик. А еще Себастьян - путешественник, он изучает мир, чтобы понять смысл жизни.

  Я присвистнул.

- Ну, надо же! Я ведь и вправду – легионер, хотя и бывший. Вот только на святого я мало похож.

- Зато на мученика - вполне! – наконец-то, улыбнулась Элис.

  А потом наклонилась и осторожно поцеловала меня в разбитые губы. Но я даже толком на это не отреагировал. Мысли мои были заняты поездом.

- Так, хорошо, – сказал я, уклоняясь от очередного поцелуя. – А почему ты назвала его «Голубой Стрелой»?

- А ты что - не читал сказку с таким названием? – удивилась девушка.

- Нет, – хмыкнул я. – В моей жизни хватало других сказок. И однажды я их невзлюбил. И читать перестал.

- Ну, и зря! Этот сказочный поезд сбежал от вредной Феи к бедному мальчику Франческо! Мне так нравилась эта книжка, что я зачитала ее до дыр!

- Хм! А от кого сбежала ты? И кто за тобой охотился?

- Одни мерзавцы. Это же не простой поезд, а межпространственный. Ну, или межконтинентальный – кому как нравится. Воюющим сторонам такая штука, ой-ой, как нужна! А я умею его вызывать…

- Ага! Паззл начинает складываться! – подумал я. - Стало быть, я мыслил правильно:  эти подонки  пасли девочку от самого бара. Типа "группа захвата". Со спецподготовкой. Это объясняет, почему я в одиночку не смог с ними справиться. Мда! Кажется, я слишком рано списал себя в утиль! А как же первое правило легионеров – никогда не сдаваться?

  Я вспомнил, как нам говорили: "Главная наша задача сегодня состоит в предотвращении военных действий". Собственно, этим я и занимался все последние пять лет. И не исключено, что продолжал бы делать это дальше – если бы не проклятая коленка, из-за которой мне пришлось прервать контракт…

- А вот интересно – что было бы, если бы из трех своих имен я выбрал какое-нибудь другое? – улыбнулся в ответ я.

- Не знаю, – вздохнула Элис. – Но мне почему-то кажется, что от судьбы убежать нельзя.

- Ага! Зато можно от нее уехать! На поезде. Давай, рассказывай мне свою сказку! Хочу, как говорится, изучить матчасть!

- Хорошо. Слушай! – сказала Элис, устраиваясь у меня под боком, и стараясь не задеть мои побитые ребра. - Жила такая синьора – без пяти минут баронесса. Не самая плохая, в общем, тетка. Но немножечко скупая. И вот однажды говорит она своей служанке:

- Итак, подведем баланс. Дела в этом году неважные, денег маловато. Еще бы, все хотят получить от Феи хорошие подарки, а когда речь заходит о том, чтобы платить за них, все начинают торговаться. Все стараются брать в долг, обещая уплатить потом, как будто Фея – это какой-то колбасник. Впрочем, сегодня особенно жаловаться нечего: все игрушки, которые были в магазине, разошлись, и сейчас нам нужно будет принести со склада новые. Я рискую заболеть воспалением легких, разнося свои товары, и никакой благодарности! Этот не хотел деревянную саблю – подавайте ему пистолет! А знает ли он, что пистолет стоит на тысячу лир дороже? Другой, представьте себе, хотел получить аэроплан! Его отец – швейцар курьера секретаря одного служащего лотереи, и было у него на покупку подарка всего триста лир. Что я могла подарить ему за такие гроши?..

  Я начал дремать, убаюканный голосом Элис. И видел себя то - Начальником поезда, то - Машинистом, то - Летчиком, то – Генералом войска оловянных солдатиков… История была длинная, забавная и запутанная. Но больше всего мне понравилась в ней одна фраза: «Все игрушки мира не стоят одного друга».