- Сударыня, позвольте пригласить вас на танец.
 Томас, как всегда, возник из ниоткуда и теперь отвешивал мне церемонный поклон, почему-то обращаясь на «вы».
- Позволяю, сударь, - улыбнулась я и положила руку на плечо кавалера.

Вальс плавно закружил нас, понес по кругу. Мне стало хорошо и легко.

Мрачные мысли умчались, а думать о завтрашнем дне не хотелось.

 - Тебе очень идет алое, Ника, – шепнул мне Томас. 

В глазах его вновь сияли лукавые огоньки.

– Сейчас ты похожа на..
- Принцессу? Так всегда говорят девушкам во время бала. Придумай что-нибудь новенькое.
- Волшебницу. Ты похожа на добрую волшебницу, а еще на отважную амазонку.
- Это ты мастер-класс по стрельбе из лука  вспомнил, мальчик-Купидон? Но вел ты себя там скорее, как фавн. Коварный соблазнитель бедных пастушек!
Янтарное сияние  глаз вспыхнуло еще ярче. Томас   скромно   промолчал.

Но я угадала несказанный ответ:
- Но ведь тебе это понравилось, не так ли?
Я опустила глаза. А сердце снова забилось быстро и отчаянно, совсем как недавно на поле.
И, словно в такт моему участившемуся сердцебиению, под небеса взлетела зажигательная мелодия скрипки. Ей ответила веселым гудением волынка, и музыка понеслась в неукротимом беге, заставляя всех пуститься в стремительный озорной пляс.
- Джига! Мой любимый танец!
Томас легко кружился, подпрыгивал, бил каблуком о каблук. Он улыбался, как мальчишка, каштановые волосы разметались по плечам. Я тоже старалась не отставать. Мы, скрестив руки, мчались в вихре танца.

И тут небо  полыхнуло разноцветными огнями. Пылающие цветы распускались над нашими головами и рассыпались роем блистающих мотыльков. А вслед за ними в темную вышину взмывали золотые жар-птицы. Пучки серебряных копий пронзали высь и с пронзительным шипением обрушивались вниз сверкающим дождем. Цветные огни чертили в вышине силуэты двуглавых орлов, парусников и мчащихся всадников.
Мы стояли, запрокинув головы к небу. Томас вновь обнял меня за плечи.

А я подумала, что, наверно, навсегда запомню этот миг ничем не омраченной радости. Надо и моему спутнику сказать что-нибудь хорошее.
- Томас, твой спектакль был великолепен! Я даже прослезилась в конце.
- Спасибо, Ника. Мы старались.
Томас улыбнулся, но мне показалось, что он ждал от меня других слов.

И тут все огни потухли. Коронный номер устроители фейерверка приберегли под конец. Оркестр торжествующе загремел, и в небо вырвался столп ало-золотистых огней. Они закружились спиралью, так что зарябило в глазах.

А потом полыхнули еще раз и застыли в воздухе, образовав причудливый вензель.  Буква "П",  под ней – римская единица, а наверху  - Корона Российской империи. Монограмма Павла Первого!
- Император должен быть доволен, –  произнесла я услышанные вчера слова.
И Томас кивнул в ответ.
- Знаешь, мне кажется, что он незримо присутствовал на нашем  празднике. Ведь император очень любил эти места: парк, озера,  мостики. И его душа должна стремиться сюда снова и снова. Неважно, из какой дали времен и пространств.

Огни императорского вензеля погасли. Сказка кончилась.

  Последние гроздья фейерверка растаяли в небе. И парк начал стремительно пустеть. Публика разбрелась по домам, а маленькая «забегаловка» напротив «собственного сада» закрылась. Только запах кофе все еще витал в воздухе. Фестивальный народ, гремя амуницией, бодро протопал в сторону лагеря.

А мы по-прежнему сидели, обнявшись, на камнях маленькой лесенки у Карпина пруда. Луна то выглядывала из-за туч, то снова пряталась. Где-то вдалеке уже гремел гром, и сверкали первые молнии…

Я вздохнула и поднялась со ступеньки.

- Пойдем. А то сейчас вольет так, что и до палатки добежать не успеем. Изучила я уже коварство местной погоды. А хотелось бы еще поужинать и с народом пообщаться. Алиса песенок обещала. С песенками проще – можно к мальчишкам в палатку забиться – она у них большая. А вот ужин еще надо приготовить успеть.
-  Не спеши! – Томас взял меня за руку и потянул вниз, пытаясь усадить рядом. – Давай еще посидим! Ребята же в лагере. Наверняка что-нибудь готовят. Лиса не только песенок обещала, но и ужин…

- Это и напрягает. Если она со своим мальчиком еще не попрощалась – то ей не до готовки, а если уже – то тем более.
Томас поднес мою руку к губам, поцеловал. И негромко  сказал своим певучим баритоном, от которого у меня по спине начинали бегать мурашки:
- Если не секрет, а у нас с тобой, какая стадия «еще» или «уже»?
- А-а-а.. никакая!
 Я изо всех сил старалась не поддаваться его чарам.
– Вы, сударь, очень красиво ухаживаете. Только немного старомодно. Полчаса сидите и вздыхаете. Где же ваше красноречие, господин  режиссер?
- А зачем нужны слова, если двое и так  понимают друг друга?
Янтарные огоньки в глазах так и сияли лукавством.
- Слова нужны всегда! – упрямо заявила я, сдерживая довольную улыбку. Надо же! Запомнил мою жалобную исповедь про бесконечные  поиски того, кто тебя поймет.
 – Хотя бы для комплиментов. Слышал такое выражение: «Девушки любят ушами»?
- Пра-авда?! – Томас картинно изумился. – Надо проверить!
В тот же миг он наклонился ко мне и легким поцелуем коснулся моих волос. Как раз в районе уха. И снова от его горячего дыхания вспыхнули щеки, а сердце забилось быстро и радостно.
- Ай! –  хотела вскрикнуть я, но сказала почему-то шепотом. – Что ты делаешь?
- Пытаюсь освоить на практике этот странный способ любви. Кажется, у меня получилось.
Тут яркая зарница прорезала небо, и где-то вдали отчетливо прогремел гром.
- Кажется, нам все-таки придется завершить свидание, – вздохнула я. – Не хочется испортить чужое платье. Пошли скорей в штаб. «Время сказок прошло, карнавал за окном отшумел».

- Это верно.  Но что такое финал одной сказки, как не начало другой, еще более увлекательной?
- Ну, да. Хотя  если мы не поспешим в укрытие, а дождь вольет, никакой сказки уже не будет!  Мне хоть переодеться найдется  во что, если промокнем. А ты в своей палатке будешь в чем мама родила сидеть…

- Мне тоже – есть во что, – улыбнулся Томас. – Мне сегодня Шрек свой свитер приволок. С рыцарского, так сказать, плеча пожаловал. Подарочек сделал.

За то, что я его пристрелить не дал. Так что можно сильно не торопиться.

- Ну, надо же! Какие нежности! Но он же здоровенный мужик! И свитер у него, наверное, такой же.

- Ага. Тоже не маленький. Почти пальто. Зато с оленями
  Я хихикнула.

- Как только Игорь взял гитару,
Зажал баррэ, сыграл Аm -
Погас костер, завыли волки,
Со свитера упал олень…
А ты  на гитаре  играешь?

- На гитаре – нет, – вздохнул Томас. – Только на лютне, и то - немного.  Но что гитара, что лютня – это,  как супруга моего товарища говорит, однофигственно.

Я растеряно похлопала глазами. Ага! На лютне! Хорошо, что не на арфе!

Мы медленно пошли по тропинке. Наконец Томас все-таки спросил:

- Ты куда потом – домой?

  Я пожала плечами.

- Не знаю. У пана атамана нема золотого запасу – в смысле, денег у меня нет на билет. Среди Поющих знакомых не попалось – так что везти тоже некому. Разве что к Дэну с Алисой напроситься? Так они в Москву на недельку собирались за какой-то эксклюзивной кольчугой. А мне туда зачем? Да и в Питере хотелось бы задержаться. И не хочу я пока домой. Драмкружок – на каникулах. Отпуск еще не закончился. А на дурацкие вопросы – с чего это мы с Гариком расстались, я подругам отвечать не хочу. Да и Гарику – тоже. А если он опять притащится отношения выяснять,  я просто…вежливо скажу этому мужчине, что для него нет места в моей жизни.
Томас покосился на меня и недоверчиво хмыкнул.
- Желал бы я присутствовать при этом разговоре. Как-то не очень верится  в твою вежливость по отношению к такому…типу.
- Ну, я же культурная девушка. Сумею сдержаться.
Кажется, он пробормотал себе под нос что-то вроде:
- Я бы не сумел.
Я скромно опустила глаза. А мысленно представила себе, как Томас мог бы «поговорить» с Гариком. Учитывая опыт его общения со Шреком. И то, что я в подробностях расписала ему далеко не рыцарское поведение моего бывшего во время путешествия по Карелии. Мда-а… Гарика осталось бы только пожалеть. Впрочем, жалеть  его я  не буду. А лучше порадуюсь, что есть еще мужчины, способные защитить женщину в трудной ситуации.
А Томас неожиданно спросил:
- Так значит, твое сердце сейчас свободно?
- Любишь ты поэтично выражаться. Ну, можно сказать, что и так. Свободно. Но я не хочу занимать его, чем попало.
Наверное, я опять резко выразилась. Но Томас все понял, кивнул и больше приставал с лишними вопросами.

Тут мы добрели, наконец, до своей «загородки для почетных гостей», и тема иссякла сама собой. Мои сомнения насчет наличия ужина подтвердились самым печальным образом. Алисия с Дэном самозабвенно целовались на лавочке. Забыв обо всем на свете. Между тем пена из котелка, стоявшего на газовой плитке, радостно его покинула и залила не только сам аппарат, но и ближнюю траву.

- На ужин что? Опять рука и сердце? – поинтересовался Томас, пытаясь подобраться поближе и хотя бы баллон отключить.

- Ой! – сказали ребята, дружно вскакивая с лавочки.

- Сидите уже! Я сам.
  Он щелкнул выключателем и попытался подтянуть рукава камзола, дабы в процессе борьбы с последствиями, не влезть в них манжетами.

- Ника, будь другом – принеси мне из палатки свитер. Его хоть пачкать не так жалко. Да и стирать гораздо проще.

  Я взяла со стола фонарик и нырнула в недра исполнять поручение.

Но, когда потянула одежду к себе, что-то выпало из свернутого свитера, больно ударив меня по руке. Я нагнулась.
В узком луче света лежали ножны. Точнее, даже не ножны. В кожаном чехле со шнурком – на подобии того, что таскал на шее Маугли, лежало что-то напоминающее ножны с кинжалом.

Я протянула руку, собираясь его поднять, но посмотреть ничего не успела.

- Ну, где ты там? –  крикнул Томас.

- Иду, – ответила я.
  Потом я, наконец, переоделась, мы в четыре руки отмыли плитку и дружно приготовили ужин. Слава богу, поднялся ветер, и тучи куда-то унесло. Так что мы все успели. И сделать, и поесть. И даже посуду помыть.

Затем Алисия, чувствуя себя виноватой, притащила гитару. Сначала опять пели по очереди всякую ролевую ерунду. Я тоже повеселила народ своей балладой об историческом фехтовании. А потом – то ли прелесть июльской ночи подействовала, то ли расставаться никому не хотелось… Короче, плавно перешли на лирику. А дальше, как-то внезапно, к теме любви и смерти.

Я опять взяла инструмент.

Астры к небу повернули личики (острые, как иглы, лепестки).
Мы с тобой язычники, язычники, пьяные от собственной тоски.
Пьяные от мании величия, друг на друга молимся во мгле.
Мы с тобой язычники, язычники, мы вдвоём остались на земле.

Наплевав на правила приличия, прямо с неба, с астрами в руке,
Упадёшь. И я тебя, язычника, искупаю в птичьем молоке.
И на птичьем щебеча наречии, как тебя неправедно люблю,
Я восьмёрку - символ бесконечности - на хромую лапку нацеплю.

Небо над нами опять стремительно затягивалось тучами. Только на горизонте еще оставалась светлая полоска нарождающегося рассвета. Алисия грустно посмотрела в ту сторону и запела:

Разлито небо цвета янтаря, как отраженье музыки осенней, 
legato семиструнных настроений, andante клавесина сентября... 
В лимонном бланманже из облаков вечерний ангел задувает свечи, 
Который день застыла бесконечность меж стрелками невидимых часов. 

А мы молчим, и нечего сказать, поскольку все слова украло лето, 
Ночь тонко вырезает силуэты, бродяжка - дождь линует нот тетрадь. 
Знак вечности граничит сам с собой, вливаясь в нежно – желтую тональность, 
Изысканная красок музыкальность лишь виртуозной кажется игрой... 

Затем гитару взял Дэн.

Для графини травили волка. Его поступь была легка... 
Полированная двустволка - как восторженная строка! 
Он был вольный и одинокий. На виду или на слуху. 
Стрекотали про смерть сороки беспардонную чепуху. 
Упоенно рычала свора, егеря поднимали плеть - 
Все искали, где тот, который  призван выйти и умереть? 
Нет, любимая... Даже в мыслях я не буду ничей холоп. 
Я уже не подам под выстрел свой упрямый звериный лоб. 
И моя негустая шкура не украсит ничей камин. 
Пуля - дура? Конечно, дура... Только в поле и я - один... 
Все бело, и борзые стелют над равниной беззвучный бег. 
Эх, дожить бы хоть до апреля - поглядеть, как растает снег, 
Как по небу скользят беспечно облака до краев земли... 

И влюбиться в тебя навечно, за секунду до крика: "Пли!"

  Словно в ответ на последнее слово над нами громыхнуло. Да так, что наш «мальчик со шпагой» едва не выронил инструмент.

- То ли небо надо мной раскололось, то ли вОронам сегодня не спится, – пробормотала я. – Вечер перестает быть томным, тебе не кажется?

  И я повернулась к Томасу.
Он сидел бледный, как полотно. И смотрел куда-то мимо меня. Причем так, будто привидение увидел. Потом вскочил, пробормотал сквозь зубы какое-то ругательство и умчался в свою палатку.
Ничего не понимаю! Я посидела еще пару минут  с ребятами. И, не выдержав, отправилась разбираться – что, собственно, происходит?

Томас лежал ничком, уткнувшись лицом в спальник. И зажав в руке тот самый чехол с кинжалом. Плечи его вздрагивали. Плачет?!

- Томас, что с тобой? – осторожно спросила я. – Тебе плохо? Почему ты вдруг вскочил и убежал, как осой укушенный? 
Он вздохнул и повернулся. Глянул на меня сухими, но какими-то больными глазами. И, словно сглотнув комок в горле, медленно и зло произнес:

- Не осой. А жизнью. Или смертью? Впрочем, какая разница? Ты, кажется, хотела  что-то обо мне узнать? Ну, так пойдем, расскажу.

- Куда пойдем?! Сейчас гроза начнется! Здесь нельзя, что ли?

- Да тут, недалеко. Там есть, куда спрятаться. Не хочу я здесь говорить – слишком близко палатки стоят. Зачем остальным знать мою историю?

- Ну, хорошо, – согласилась я. 

  Внезапно подумав, что прогулка ничего хорошего не сулит.
Томас вылез вслед за мной, на ходу натягивая камзол. Я успела заметить, что шнурок от чехла с кинжалом выглядывает у него из-под рубашки.