- Располагайся, - крикнула мне Ираида, гремя посудой на кухне. - Спать будешь в гостиной на диванчике. Вещички свои   вместе с моими в шкаф повесь, а рюкзак - под вешалку в коридоре поставь. Белье – в комоде.

Я бросила  рюкзачок, куда было указано, поставила пироги на кухонный стол, и вернулась в гостиную. Как-то до этого времени у меня не получалось внимательно ее осмотреть. А взглянуть тут было на что!
Квартира Ираиды вполне тянула на звание «Музея старых советских вещей». На потертом кожаном диване таращил пуговичные глаза плюшевый медвежонок. Этакий заслуженный ветеран игрушечной индустрии. На стене в бронзовой раме висела большая фотография. Ираида – молодая, улыбающаяся в спортивной форме стоит на пьедестале почета и высоко поднимает ленту с золотой медалью.

Справа от дивана стоял огромный старинный буфет. Весь в каких-то потрескавшихся резных крендельках. Под стеклом тускло блестели кубки, полученные Ираидой в молодости на разных состязаниях. И буфет, и подоконники, и колченогая тумбочка были густо уставлены всякой всячиной. Вазочки, старые открытки, пузырьки из-под лекарств, какие-то мелкие коробочки и баночки словно соревновались друг с другом в количестве.

Из приоткрытой дверцы книжного шкафа торчал коричневый край фотоальбома. Открыв его и полюбовавшись еще раз на юные изображения своей хозяйки, я полезла в комод за бельем. Но рассохшийся ящик заклинило, и он никак не хотел открываться. Я дернула посильнее. Злосчастный ящик вылетел из пазов и грохнулся прямо на пол. Его странное содержимое разлетелось во все стороны. Кстати, никакого белья там не оказалось. Чертыхнувшись, я присела на корточки и начала подбирать все эти пожелтевшие письма, подушечки для иголок, связки пуговиц и прочий хлам. Пытаясь засунуть обратно объемную квадратную коробку, я нечаянно выронила ее. И мне на колени с грохотом хлынула целая лавина… ключей! Большие и маленькие. Простые, железные и золотисто-бронзовые с хитрыми завитушками.

- Что за шум, а драки нету?

Хозяйка квартиры стояла в дверях, вытирая руки полотенцем.

- Да вот богатство ваше уронила, извините.

Я хихикнула.

- Ираида Леопольдовна, а откуда у вас столько ключей, если не секрет?

И главное – зачем? У вас, что ли, в доме пираты Балтийского моря свои сундуки прятали? Или вам лавры Тортилы покоя не дают? Так ведь тут золотого ключика нет…

Хозяйка озадаченно наклонилась над блестящей россыпью.

- А черт его знает – откуда! – пробормотала она. – Как-то сами скопились за столько лет. Кстати, второй комплект ключей от Ванькиной квартиры всегда хранился у меня. Фаина говорила, что сыночек собственную голову способен потерять, а не то что ключики. Хм! Да больше половины этих фиговин ни к одному замку уже не подойдут. Так что можешь их смело выбросить.

- Подожду пока, – вздохнула я. – Полюбуюсь. Тут есть очень красивые штучки.

- Ну, как знаешь, - хмыкнула Ираида.- А белье в нижнем ящике   лежит.

Давай-ка, ложись уже. А то утром я тебя не добужусь.

Ночь - самое приятное время суток. Сидишь спокойно, никто тебя не тревожит, слушаешь тишину, вдыхаешь аромат звезд. Прекрасно. Но это, когда на природе – у костра, а не в доме с привидениями. Старая квартира Ираиды была наполнена какими-то загадочного происхождения шорохами, тресками и скрипами. То ли мебель древнюю жучок потихоньку точил, то ли просто она рассыхалась от старости. И как только я начинала дремать, какой-то особенно громкий скрип заставлял меня вздрагивать и сонно озираться. Потом роль главного призрака решила сыграть хозяйская кошка. Для начала она стала медленно и методично скрестись об дверной косяк. Затем как-то просочилась ко мне, и принялась вертеться по комнате, жалобно мяукая. Пушистая красотка явно требовала внимания и ласки. Пришлось погладить хитрую рыжулю и уложить ее у себя в ногах. Мотька заурчала, как средних размеров холодильник. Только в отличие от морозильного агрегата, от ее мохнатой шубки исходило уютное тепло. И мои бедные лапки, оттоптанные за день и изрядно застывшие в старых кроссовках, наконец-то, начали согреваться.

Я начала засыпать под    кошачье урчание, уже не обращая внимания на все непонятные звуки старого дома. Проваливаясь в сон, я успела подумать, что кормушку для птиц непременно смастерю завтра. А то ведь зима не за горами!

Может быть, оттого, что моя последняя мысль была о зиме, я увидела блики солнца, играющие на белых сугробах, как только закрыла глаза.

Жгучий мороз обжигал щеки. Свистел и хлестал по лицу ветер.   По улицам Петербурга стремительно летела тройка, направляясь к Марсову полю. Смуглые щеки молодой испанки пылали, как розы. Снежный вихрь трепал выбившийся из-под капюшона шубки черный локон. Юноша в подбитом мехом красном плаще бережно обнимал ее за плечи.

Странное дело! Я смотрела этот сон, как зритель, со стороны. И одновременно была Реджиной   Фернандес, переживая все ее чувства.
 
Вот и теперь я ощущала, как горячо и радостно бьется мое сердце. И как лицо вспыхивает еще ярче, но уже не от мороза, когда мой спутник осторожно пожимает мне руку под меховой полостью.

Щеки Петра Иволгина тоже ярко горели, он сверкал белозубой улыбкой, весело шутил, наклоняясь к девушке. Реджина смеялась, запрокинув голову. Счастье переполняло ее. Холодный северный город казался южной гостье теплым и родным, оттого что теперь рядом с ней находился такой близкий и такой верный друг.
Тройка приближалась к нужному месту. Юноша и девушка издали увидели ряд пестрых круглых шатров, за ними вертелись раскрашенные карусели с деревянными конями. Звонкий морозный воздух доносил до них нарастающий говор толпы, выкрики зазывал и разносчиком горячих блинов, а также звуки труб, рожков, барабанчиков и флейт, вразнобой игравших каждый свое.

- Как чудесно! – воскликнула девушка. – Пьетти, прошу вас, поедем тише. Мне так хочется все увидеть!

  По знаку молодого человека, кучер поехал медленнее. Реджина восхищенными глазами рассматривала русскую ярмарку, ахая и поминутно задавая вопросы своему спутнику. Вот вращается еще одна карусель, но вместо деревянных коней – расписные коляски. Смех, свист, песни…

И вдруг – какой-то писклявый странный говор. На балконе балаганчика мечется и пронзительно пищит кукла в красном колпаке с красным грушеподобным носом.

- Кукольный театр! – изумилась девушка.

- Это Петрушка, - с удовольствием пояснил юноша. – Сей тезка мой – главный персонаж здешнего балагана.

- Петру… ччио, - чуть наморщив лобик, Реджина постаралась произнести незнакомое имя. – Это как наш Дон Кристобаль, да?

- Вы угадали, милая сеньорита. Подобно вашему гишпанскому дону, наш герой хитрец, весельчак и… весьма любвеобильный мужчина.

  Девушка смущенно опустила ресницы, но бросила из-под них лукавый взгляд.

- У Кристобаля в наших фарсах есть невеста. Донья Росита. А есть ли возлюбленная у вашего… Пьетро?

  Молодой артист как-то внезапно посерьезнел. Даже румянец немного погас на обожженных морозом щеках.

- У Петра есть любимая, - тихо сказал он. – Только ей об этом еще неведомо.

  Несколько секунд они молчали, глядя друг другу в глаза. Потом кучер лениво тронул поводья, и тройка покатила дальше.

- Что это там впереди? – с детским любопытством спросила Реджина, вглядываясь вдаль. – Такое огромное? Как будто хрустальная гора из сказки.

  Юноша улыбнулся и встряхнул головой, словно отбросив печальные мысли:

- Вы почти угадали, моя королева. Это горы. Не хрустальные, однако, а ледяные. Самолично нашими мастерами по увеселениям сотворенные. Сейчас подъедем, и посмотрите.

Тройка остановилась. Петр протянул руку, помогая девушке выбраться из саней. Реджина снова удивленно ахнула, запрокинув голову и разглядывая грандиозную постройку.
Сооружение оказалось еще выше, чем это виделось издалека. Гуляющие поднимались по длинной крутой лестнице на верхнюю огороженную площадку и, сев на санки, низвергались вниз по ледяной поверхности крутой деревянной горы. В морозном воздухе гулко разносился хохот, молодецкий свист и женский визг.

- Как весело! – юная актриса даже захлопала в ладоши. – Прокатимся и мы, правда ведь, Пьетти?

- А не забоитесь, сеньорита? – с шутливой насмешкой вскинул бровь юноша.

Реджина гордо выпрямилась.

- Верно, не слышали в ваших северных краях, что девы Испании нежнее лилии и тверже стального клинка. Мне незнакомо слово «страх»!

- Тогда – вперед!

  И только обжигающий вихрь в лицо! Пронзительный удар сердца и замершее на миг дыхание! И рука, родная, сильная, добрая крепко обнимающая мои плечи. И его дыхание на моей щеке. Так близко, что становится сладостно и страшно одновременно. Небо – высоким синим куполом, а белая земля летит тебе навстречу. И ты летишь! Навстречу счастью ли своему? Гибели? Уже не важно! Как краток и вечен этот миг полета вдвоем!...

  А потом юноша и девушки вышли из санок. Реджина и впрямь  почти не испугалась. Но за руку Петра держалась еще долго.
Снова гремела музыка и смех. Веселый дедок - блинник в распахнутой шубе кружился вокруг.

- Подходи, народ! Без блина не Масляна! Блины горячи, прямо из печи! С икрой, с кашей, с медом, с простоквашей! Эй, барин молодой, угости невесту блиночком! Вишь, какая она у тебя румяная. Пусть еще краше станет!

  Испанка смеялась, пробуя исконно русское лакомство. Вместе с юношей они пили дымящийся сбитень из толстых деревянных кружек. А  когда небо над Марсовым полем потемнело,  и праздничный гомон толпы стал тише, Петр с Реджиной возвращались обратно. Тройка остановилась перед особняком Елагина.

- Сколь любезно было со стороны нашего смотрителя театра дать вам приют в его доме, - сказал юноша,  только чтобы разбить наступившую грустную тишину.

  Девушка словно бы не услышала его слов. Она вышла из саней, на мгновение задержалась на ступеньках.   Движением испуганной птицы  рванулась обратно к Петру. Порывисто сжала его руку.

- Спасибо, Пьетти! За самый чудесный день в моей жизни!

  И не успел он опомниться и что-то ответить, тут же взлетела вверх по ступенькам. Только подол шубки мелькнул в дверях.

Опустив голову, юноша медленно сел обратно в сани.

- Горе мне! – беззвучно прошептал он. – Сердце пылает углем негасимым.

 А перед глазами – черная надпись, дегтем и сажей вымаранная: «РАБ!»

  В его голосе звучала такая безнадежность, что у меня защемило сердце…

Пытаясь выбраться из этой, внезапно ставшей страшной действительности, я в ужасе замахала руками. С тумбочки с грохотом полетело Ираидино  барахло - и мой сон рассыпался на тысячу осколков.

- Ох, и ни фига ж себе! – выдохнула я, глядя, как разбуженная Мотька бродит среди множества разбросанных коробочек и пузырьков. – Сдается мне, что эта история не закончится ни чем хорошим. Но я-то тут причем?!! Актриса из меня хоть и исполнительная, но нулевая. И с Петей Иволгиным – у меня тоже никаких романтических отношений нет. Это он ко мне с поцелуями лезет. Но это так – ни о чем. Как портфелем огреть, или за косичку дернуть. Тогда зачем мне это кино показывают? И на что намекают?

  Так и не придя ни к какому выводу, я впрыгнула в джинсы, сложила на диване постельное белье  и тихонько просочилась на кухню. В окно медленно вползали серые сумерки, электрический чайник приветливо гудел, за стеной мирно похрапывала Ираида Леопольдовна, а я все никак не могла в себя вернуться. Господи! И за что людям все это? Войны, революции, крепостное право, природные катаклизмы и национальные заморочки?! Как будто нельзя – просто жить?!! Наш земной путь ведь и так слишком быстротечен! Кажется, совсем недавно мы вдвоем с дедом мастерили из цветной бумаги кукольный театр, сидя на полу возле наряженной елки, из кухни вкусно пахло бабушкиными пирогами, и до школы мне было – палкой не докинуть. А вот уже и школа позади, и нет рядом ни бабушки, ни деда. И что тут скажешь? Только одно:

Теперь все звёзды можете гасить,
Луну и солнце с неба уносить.
И вылить океан, и срезать лес:
Театр закрыт... В нем больше нет чудес.