(А что в это время делал поэт Ансельм?)

Темноволосый юноша встал из-за письменного стола, прочитал  набросанные   на клочке бумаги строки и горько усмехнулся:

- Тысячу раз говорил себе, кажется:
«Хватит! Не можешь – не мучай перо!
Тоже мне драма! Ну, слово не скажется…
Мало ль в квартале твоем школяров?

Мало ль их в дебрях изящной словесности
Бродит с коптящим своим фонарем,
Поодичавших на почве безвестности,
Понамечтавшихся черти о чем!..

Он снова присел за стол, оттолкнул от себя исписанный лист и устало провел руками по лицу. Потом поднял глаза. Со старинной, чуть подкрашенной гравюры на поэта строго и задумчиво смотрел его далекий предок – прославленный менестрель тринадцатого века.

Ансельм вздохнул и заговорил, обращаясь к портрету:
- Видит Бог, что не ради славы, я уже который год мучаю  все эти  слова, не склонные слагаться. Но если  бы мои стихи нашли хоть какой-то отклик в сердцах людей!  Согрели кому-то душу, помогли в трудный час… Если бы они могли хоть чуть-чуть изменить мир к лучшему!
Поэт снова  усмехнулся и покачал головой:
- Мечты, мечты… Пожалуй, еще одного шага не сделано мною на том пути, для которого мало целой человеческой жизни.  Ну, что ж! Бросим, как всегда,  уныние и сомнения  в придорожную канаву и пойдем вперед. И будем надеяться, что за следующим поворотом повстречаем родственную душу. Которая развеет мрак одиночества на этой вечной дороге без  начала и конца…
Несмотря на бодрые слова, сказав все это, Ансельм  заметно погрустнел. Пока что разлук на его жизненной дороге  было больше, чем встреч. Верный друг, сверчок Амадей, покинул его, не вынеся тягот лютой зимы.. Любимая девушка незаслуженно обидела поэта. Впрочем, Ансельм не осуждал их. Он лишь печально покосился  на остывший очаг и решительно сказал сам себе:
- А теперь  ты немедленно пойдешь к Луизе и извинишься перед ней. В древности мудрые люди говорили: «Если женщина не права – попроси у нее прощения».  Так и должен поступать любящий мужчина.

Взгляд зеленых глаз менестреля на старой гравюре заметно потеплел. Предок уже  более приветливо  смотрел на потомка. А поэт, улыбнувшись ему, надел шляпу и быстрым шагом  вышел из дома.

Дверь магазинчика Луизы была заперта на замок. Ансельм недоуменно потоптался у входа, поискал хоть какую-нибудь записку. Потом вплотную подошел к витрине и попытался заглянуть сквозь стекло внутрь лавки.  Там не было заметно никаких следов  пребывания хозяйки. Мебель, книги, чашечки из-под кофе стояли на тех же местах, что и в злосчастный день, когда он уронил старую вешалку. Ансельму даже показалось, что книги, выставленные на прилавке,  успели покрыться тонким слоем пыли. Но Луиза никогда бы не позволила случиться такому! Выходит, ее не было в лавке уже сутки?!
Удивленный поэт обратился с вопросом к хозяйке соседнего магазинчика. Словоохотливая тетушка поведала ему, что вчера девушка заперла лавку и уехала в какой-то карете. А в  акой именно, она не разглядела, потому что была очень занята с покупателями.
Окончательно расстроенный и уже начинающий тревожиться, юноша пошел по улице дальше, расспрашивая о Луизе всех владельцев близлежащих лавок и кафе. Увы! Никто не мог дать ему точного ответа на вопрос, куда пропала девушка.
Тревога нарастала. Ансельм метался по городу, пытаясь узнать хоть что-то о таинственной карете, увезшей Луизу с собой. И сам не заметил, как выбежал на окраину  Ольборга, прямо к таверне «Черная королева».

А в это время в таверне происходили свои «чудеса». Два упившихся студента, мирно проспавших за столом полдня, вдруг разомкнули  далеко не светлые очи и громогласно потребовали эля. После чего, ополовинив бочоночек, неожиданно решили заняться музицированием. Стуча в такт деревянными кружками, они орали песню, живописующую несчастную долю замученного бесконечной учебой студента:

Бей профессоров, они гадюки!
Они нам замутили все науки!
Данте, Бэконы, Мильтоны,
Философские законы -
Окосели мы от этой скуки!

Мы разных там Шескпиров не читаем!
Мы ентих чудаков не уважаем!
Раз-другой их почитаем,
Три недели хохотаем,
Ничего, в дугу, не понимаем!

- Не понима-ааааа… - снова завел один из студентов.
И тут раздался характерный треск. Это лопнуло терпение хозяина таверны. Выручка – выручкой, но слушать  дуэт двух длинноухих парнокопытных он больше не мог!
С воплем: «Пора кое-кому освежить мозги!» – дюжий хозяин схватил одного из молодчиков, подтащил его бочке, стоявшей для этой цели специально у входа, и начал энергично макать загулявшего школяра в прохладную водичку.

Сверчок Амадей, абсолютный  слух которого тоже изрядно помучили дикие вопли гуляк,  весело рассмеялся и заиграл на скрипке мотивчик озорной песенки, прилетевшей в Ольборг с зеленых берегов острова Эрин:

Когда я месяцев пяти всего от роду был,
Ходить и говорить еще не мог,
Меня папаша спьяну в бочку с пивом уронил
И выбраться оттуда не помог.

Но всем на диво, всем на диво
Я выхдебал до дна
Всю бочку пива, всю бочку пива,
А перед сном – бутылочку вина!

Собутыльник студента, подвергаемого «бочковой экзекуции» хмуро зыркнул на маленького музыканта. И, не осмеливаясь  напасть на хозяина таверны, но желая сорвать на ком-то зло, вдруг заорал во все горло:
- А ну, заткнись, проклятая козявка!
Схватил лежавшую рядом большую книгу и швырнул Амадею в голову.
Увесистый  том в кожаном переплете с металлическими креплениями на углах и железными застежками! 
Сверчок  как раз повернулся к пьянице спиной и сначала не увидел летящей  него опасности. Потом обернулся, вскрикнул… Но  крепкая рука старого друга поймала в полете тяжелый, как кирпич, фолиант!

Амадей  упал на барную стойку, облегченно переводя дыхание. А Ансельм шагнул к  владельцу книги, схватил его за шиворот и коротким рывком вытащил из-за стола.
- Г-господин п-преподаватель?– испуганно пробормотал буян, стремительно трезвея.
- Он самый, - коротко кивнул поэт.
Дело в том, что Ансельм, как подающий надежды выпускник, готовился поступать в магистратуру при Университете и, с разрешения ректора,  уже читал студентам лекции по истории средневековой литературы наравне с почтенными профессорами.
Поэт бросил короткий взгляд на обложку несчастной книги и гневно нахмурился:
- Обезьяны швыряют друг в друга кожурой и огрызками от бананов. Но бросить в голову музыканту  сборник песен и баллад – на такое способен лишь «венец творения»!
И одним решительным движением Ансельм вышвырнул вандала и хама за двери таверны.
- До встречи на выпускном экзамене!
Вслед за ним полетел и его мокрый дружок.
- Аминь! – усмехнулся Нильс, вытирая липкий стол и унося разбитую посуду.
- Наконец-то, здесь станет тихо.
Юноша шагнул обратно к барной стойке. Сверчок уже встал и, прижимая к груди скрипку, смотрел на покинутого и вновь обретенного друга огромными, полными слез глазами.
- Ансельм, прости меня…
Поэт, со вздохом облегчения, облокотился о край стойки.
- Малыш, я так волновался за тебя, когда ты пропал. Как же я рад, что ты жив!

К сожалению, мы с Купидоном пропустили эту интереснейшую сцену. Но зато, когда мы вошли в таверну, то увидели, как Амадей увлеченно говорит  грустному поэту:
- Поверь мне, Ансельм, люди предназначенные друг другу судьбой не теряются. И твоя Луиза обязательно найдется…

- Судя по всему, два творческих начала помирились, - улыбнулась я.
– Но радоваться этому некогда, – вздохнул в ответ Купидон. – И я обещал Луизе, что ничего не скажу Ансельму  о ее беде. Ладно, начинаем действовать, согласно нашему плану.  Нильс, эй, Нильс иди сюда! Дело есть!

Мы с волшебным стрелком принялись  громким шепотом пересказывать мальчику последние новости!
- Черт Постылый! – выругал Нильс короля, в точности такими же словами, что и Купидон.  - И как нам теперь быть?
- Теперь бежим во дворец. А Купидона оставим на хозяйстве – вместо тебя. Хозяин только обрадуется, что у него в таверне очередное чудо завелось.

Тут только один момент, – я замялась. – Я не могу во дворце в виде девочки появиться. Чертов Георг три года назад был у нас в гостях. И я не хочу, чтобы он меня узнал…

- Так оденься Эмилем – какие проблемы?

- Да, я-то переоденусь. Но во дворце ждут девицу Ларсен. Так что кухаркой у нас будешь ты.

- В смысле?!

- В смысле надевай мою юбку – и побыстрее!

  Нильс в полном замешательстве уставился на меня.

- Ну, я не знаю – готов ли я на такой подвиг? Актер из меня никакой…

- А помочь Луизе ты готов?- почти заорала я. – Ты хоть понимаешь, что ей грозит?

  Мальчик кивнул головой.

- Тогда – бегом переодеваться!
Я влетела в знакомую кладовку, быстро сменила юбку на костюм школяра Эмиля. А потом позвала Нильса.
- Значит, теперь ты – девица Ларсен. Надевай мою юбку. Можно прямо сверху штанов, только подверни их, чтоб не торчали. Так… А теперь пройдись туда-сюда. Ровней иди, не размахивай руками! Ты же у нас девочка все-таки.
- Так  - лучше? – смущенно спросил Нильс, неуклюже топая и путаясь в длинной юбке.
- Ни разу не лучше! Да если ты будешь так вышагивать, нас мигом во дворце разоблачат. Ой, не похож ты на девчонку! Стоп! Есть идея! Дай-ка я тебе хвостики завяжу.
Я достала из кармана ленточки и гребешок. Нильс сначала испугался и отчаянно замотал головой.
- Не надо хвостиков! Я же с ними буду выглядеть, как полный дурак.
- Во-первых, не дурак, а дурочка. А во-вторых, тебе что – Луизу не жалко? Она-то тебе всегда помогала, книжки из магазина давала почитать. Все, Нильс, не капризничай! Представь себе, что это просто – маскарад, а у тебя костюм кухарки.
Мальчик вздохнул и покорно подставил  кудрявую голову под мой гребень. Волосы у него оказались очень мягкие,  мне было приятно ощущать их под своими руками. Так что я  расчесывала их и завязывала ленточками дольше, чем этого требовала необходимость.
- Ну вот, все готово. Теперь ты гораздо больше похож на девицу Ларсен. Как удачно, что у тебя оказались такие длинные кудри!
Нильс покраснел, как маков цвет, и смущенно улыбнулся. Кстати, я заметила, что когда  причесывала Нильса, на лице его сияла блаженная улыбка. Хи-хи! Ну, нравится мне этот мальчик, что и говорить! Да и я ему, кажется, - тоже. Ладно, лирику, как говорится, в сторону. Пора начинать действовать!

Мы подошли к хозяину таверны и объяснили, что вместо Нильса обслуживать посетителей сегодня будет Купидон. Хозяин этому обстоятельству только обрадовался:
- Парень с крыльями? Вот и хорошо! Будет порхать над столами, так  заказы клиентам удобнее разносить. Да и народу больше подтянется поглазеть на очередное чудо. А вот лук свой волшебный убери за стойку! К нам тут люди солидные ходят, степенные. Им баловство ни к чему!
- Ага, солидные! – буркнул Купидон, вспомнив, очевидно, парочку буйных студентов. – Ладно, уберу лук. Все равно на дураков и пьяниц мои стрелы не действуют.
Несмотря на громкие слова о высокой чести поработать королевской кухаркой денег на покупку продуктов алхимик нам так и не дал. Пришлось занять парочку золотых и парочку корзинок  у хозяина таверны. После чего мы стремглав понеслись на рынок.

- Надо нам было переодеться возле дворца в каких-нибудь кустиках, - ворчал Нильс, когда я, надрываясь, тащила тяжеленные корзины к дворцовым воротам, - Все, хватит тебе мучиться, отдавай мне покупки!
Несмотря на мое сопротивление, мальчик выхватил у меня обе корзинки и понес ко  входу во дворец. К счастью, у ворот сегодня дежурил Андерс.
- Привет! Знакомые все лица! – улыбнулся синеглазый солдат. - Кристина рассказала мне, что за беда случилась с Луизой. Можете полностью  на меня рассчитывать!
- Спасибо, Андерс, - вздохнула я. – Но будем, как говорил мой отец, решать проблемы по мере их поступления. А у нас сейчас главное – банкет.

Андерс подхватил у Нильса тяжелые корзинки и проводил нас к мажордому.

Толстый пожилой дядька в серой атласной ливрее скептически уставился на нас:
- Значит, ты и есть девица Ларсен? – надменно спросил он Нильса, - Знаменитая кухарка алхимика Корнелиуса? Ну-ну, милочка, сейчас проверим, насколько хорошо ты разбираешься в кулинарии. А ну-ка, скажи мне, сколько часов должна жариться в горячей печи фаршированная сливами индейка, чтобы не подгореть, а, наоборот, покрыться румяной корочкой?
Ой! Нильс же ничего такого не знает! Как теперь быть?!
Но мальчик хитро усмехнулся и сказал небрежным тоном:
- Это такой легкий вопрос, господин мажордом, что на него без труда ответит даже мой помощник. Давай, Эмиль!
И я, обрадовавшись находчивости Нильса, почтительно поклонилась  и затараторила:
- Фаршированную индейку надо жарить в горячей печи два или два с половиной часа, поливая жаркое соком, пока мясо не станет мягким.  Если сока мало – долить немного бульона.
На бесстрастном лице мажордома отразилось неприкрытое удивление. Он озадаченно хмыкнул и сказал:
- Ну, раз даже ваш помощник столь осведомлен в высокой кулинарии, тогда – добро пожаловать на королевскую кухню, девица Ларсен!
И старший лакей провел нас туда, попутно объяснив, где находится какая посуда и сколько дров потребуется для розжига плиты.

- Ну, если наше величество надеется, что я кинусь готовить какое-нибудь мясо кабана с печеными яблоками или маринованные свиные отбивные – так это зря! – усмехнулась  я, натягивая поварской колпак, пока Нильс разводил огонь. – Сейчас забабахаем какую-нибудь пшенную кашу с медом и изюмом! И пару тазиков салата. Ну, и прочий сыр с колбасой порежем. Эй, девица Ларсен! Было сказано – порежем, а не попробуем! Я, между прочим, тоже есть хочу – но не шарюсь по корзинкам!

- Я не только по корзинкам шарюсь, но и шкафы проверяю. Смотри, тут грибы какие-то. Давай из них супчик сварим! Паутину только стряхнем…

- Ага! А потом весь королевский дом дружно вымрет от нашего супчика?!

- А тебе жалко, что ли?

- Мне жалко Грету. И паучиное семейство, которое ты в шкафу потревожил. Супчик мы из капусты сварим. Режь овощи, помощница! Или пшено перебирай.

И хватит лопать чужие продукты!
- С чего это они – чужие? Нам кто-то денег давал? Золотые мы, на минуточку, под наши грядущие доходы занимали.

- Так, хватит препираться! Вечно ты меня отвлекаешь! Я из-за тебя для каши молока купить забыла… Ладно, сварим на воде – тут главное объем, а не вкус!

Капусту, кстати, мелко не режь! Пока прожуют – времени больше пройдет.

И еды меньше потребуется. И чеснока с перцем напихай во все не жалея – восточные люди любят острое.

  Мажордом заглянул на кухню в самый разгар нашей работы. Мы выдали ему корзину с фруктами и некоторое количество закусок – и быстренько вытолкали из помещения.

( А пока мы с Нильсом в четыре руки готовим королевское угощение,  вы, дорогие читатели, можете посмотреть, как проходило начало грандиозного банкета).

  Настроение, царившее на банкете в честь прибытия восточного гостя, можно было назвать веселым лишь с большой натяжкой. По правде говоря, участники пира, уже изрядно оголодавшие в ожидании горячего и успевшие прикончить все холодные закуски, а также  все поданные почему-то в начале банкета фрукты, давно потеряли нить светской беседы и занимались в этот момент – кто чем.
 Его величество, искусно придав себе рассеянный вид и с небрежной улыбкой отвечая на вопросы посла,  уже в пятый раз пытался замаскировать дырки в фамильной белоснежной скатерти с гербами, переставляя туда-сюда бокалы и соусники. Больше всего король переживал за то, что большой портрет королевской семьи, вытащенный в спешке из какой-то кладовки и прибитый к стене второпях, грохнется об пол в разгаре пира, обнажив огромную дыру в алебастровом покрытии стен Большого Посольского зала.

Да и стопка книг, подложенная под одну из ножек Круглого стола,  изрядно подточенный временем и древесными жучками, тоже не внушала доверие. Все эти переживания не давали Георгу Шестисотому, как следует,  расслабиться и незаметно, как положено на подобных мероприятиях, перевести разговор от пустой болтовни к деловым переговорам.
Его высочество, принц Жоржик, вообще ни в какой беседе не участвовал. Он откровенно скучал, лениво поглядывая в потолок и потирая ноющий затылок. Дело в том, что случившийся внезапно праздник не оправдал надежд наследника престола на исцеление потрепанных неудачным сватовством нервов. Древние традиции  Джиннистана  запрещали послам, находящимся на территории чужой державы, употреблять горячительные напитки. Дабы не задурманить свой светлый дипломатический ум и не подписать случайно какой-нибудь идиотский договор. Поэтому на столах стояли хрустальные сосуды с тем, что льется, но при этом не горит. А яблочный сок и лимонад Жоржику нужны были в данный момент, примерно так же, как листик салата и мелко порезанный огурец -  рудокопу, сутки махавшему киркой в штольне. Неудивительно, что наш принц имел весьма кислый вид и даже не пытался принять хоть какое-то участие в светской  болтовне.
И только ее величество, королева Августа, сверкая приклеенной улыбкой на все тридцать три зуба, не умолкая что-то щебетала, то и дело, стреляя глазами в сторону посла  и умильно кивая ему в ответ на все восточные витиеватые речи и цветистые комплименты.
- О, достославная владычица северных земель, чей рост подобен загадочному колючему дереву ваших лесов, идущему на постройку мачт белокрылых парусников….
Посол -  крупный, смуглолицый  мужчина с пышными черными  усами -  поправил пурпурный тюрбан, украшенный тремя сапфирами и одним павлиньим пером, и громко продолжил свой тост.

- И чей благородный профиль столь напоминает мне острые очертания носовой части тех же кораблей, позволь же мне, смиренному послу,  поднять этот бокал с соком поистине удивительного плода, чье шумное падение послужило причиной внезапного приступа просветления  у одного ученого мужа и открытия им таинственного закона, согласно которому все живые тела притягиваются друг к другу…
- О, Боже, да когда же он закончит! У меня уже, кажется, рука затекла держать этот чертов бокал с яблочным соком. Неужели у них в Джиннистане все деловые переговоры так  ведутся?! По сколько же часов в день шейх с советниками вот этак  заседают? Хотя на Востоке, говорят, принято вести заседания, сидя или лежа на шелковых подушках. Неглупо, если учесть, что после десятиминутного прослушивания таких речей жутко тянет в сон. А у нас, оказывается, вся обивка на парадных стульях протерлась. И эта чертова пружина скоро проткнет меня насквозь, причем в самом неудобоназываемом  месте.
Георг Постылый проговаривал про себя этот пламенный монолог, нисколько не обращая внимания на то, что посол, сощурив маленькие, блестящие, как маслины глазки, подсел к его супруге поближе и, после слов о притяжении тел, весьма темпераментно причмокнул губами.
- Папенька, ну когда уже что-нибудь мясное подадут?!
Жоржик отвлекся от наблюдения за траекторией полета мухи вокруг стосвечовой люстры и в который раз  окинул стол тоскливым взглядом.
 - Уснули там твои повара, что ли? И вообще! Думаешь, этому Корнелиусу можно доверять? Кто ему дома готовит? Поди, такой же псих, как и он сам. Вот сейчас принесут нам какой-нибудь оксид углерода под соусом из медного колчедана.
- Сыночек! Да ты никак школьный курс химии вспомнил! – внезапно умилился король.

 - Ну вот, я же говорил: решил мой ребенок  жениться и начал умнеть на глазах!
  Георг Шестисотый отечески потрепал мрачного наследника по плечу и совсем отвернулся от противоположного  края стола. Возможно, напрасно. Потому что посол, раскрасневшись, как спелый гранат, уже не переставая молол что-то, обращаясь исключительно к королеве. И в его пышной речи проскакивали отнюдь не дипломатические словечки, наподобие: «аппетитный персик», «нежная дынька» и «сладкая вишенка». При полном отсутствии означенных продуктов на столе!
 Наконец, странные разговорчики привлекли внимание короля. Он удивленно поднял брови и только собрался что-то спросить….
  Как вдруг в зал вошел рослый немолодой гвардеец в белом фартучке и кружевной наколке на лысеющей голове:
- Кушать подано! – торжественно провозгласил солдат, волей короля ставший в этот вечер кем-то вроде официанта. - Первая перемена блюд!