Вот они выстроились кольцом вокруг памятника, одновременно нажали на курки. Вспышки алого пламени и белые облака порохового дыма вырвались из дул старинных ружей. От грохота вздрогнули оконные стекла.

- Император должен быть доволен.
 Эти слова раздались у меня над самым ухом. Я вздрогнула не от них, а от звука голоса, который их произнес. Красивый, низкий, мелодичный мужской голос. Где я могла его слышать?

Я слетела с подоконника и торопливо завертела головой, ища обладателя  неповторимого тембра. Но возле меня  никого не было.
В следующем зале стояла только старушка – музейная работница да молодая мама с малышом на руках. А из предыдущего как раз вываливалась целая толпа туристов, полностью перегораживая проход.  Куда пропал говоривший, а главное, как он успел так быстро испариться, я так и не поняла.

- Тайна старинного замка…- пробормотала я.

  И продолжила  независимую экскурсию по залам и кабинетам.

Под ногами, причудливо сплетаясь в арабески, меняли друг друга узоры старинного паркета. Светло-голубой или прохладный зеленый цвет стен красиво оттеняла строгая белая лепнина стиля ампир: шлемы римских воинов, знамена, щиты. В Овальном будуаре на куполе потолка  трепетали и дышали тонко выписанные гирлянды цветов. Лукаво улыбались нимфы и пастушки на полотнах Тронной залы императрицы Марии Федоровны.

В принципе,  дворцовые интерьеры я видела и раньше. В том же Эрмитаже. Но там это были обычные музейные залы. А здесь…

Здесь у меня было полное ощущение, что я гуляю по комнатам чьего-то дома. В этих прекрасных залах и уютных кабинетах жили люди. Да они и сейчас здесь живут!  Вот только вышли на минуточку посмотреть «какое нынче тысячелетье на дворе».
Я улыбнулась своей фантазии. Ощущение тепла и уюта обжитого пространства окутало меня светлой, ласковой аурой. И я пошла бродить по дворцу дальше, рассматривать старинную мебель, любоваться росписью стен и смотреть в высокие окна на открывающиеся взгляду роскошные виды парка.

Я уже минут пять рассматривала мраморные наддверные барельефы: два крылатых малыша, символизирующие  время суток. Один безмятежно дрых, высунув из-под покрывала пухленькую ножку, а другой летел, вовсю расправив крылья, навстречу солнцу. День и ночь. Забавно…
Видимо мой отрешенно-блаженный вид привлек внимание приветливой бабульки-музейщицы, и она с улыбкой обратилась ко мне:

–Девушка, а вы на третьем этаже были? Сходите обязательно! Там сейчас такая интересная экспозиция выставлена: «Августейшие владельцы Гатчины».

Поблагодарив милую старушку, я немедленно отправилась на третий этаж. Действительно, выставка была очень интересная. На нее, к тому же,  привезли картины и другие любопытные предметы из Царского Села и Петергофа.

А комнаты второго этажа оформили, как кабинеты и будуары императоров и императриц. Биллиард, фортепиано, разные мелкие женские безделушки, очаровательные фарфоровые куклы маленьких цесаревен, которые заинтересовали меня больше всего.

Я бродила по выставке без особого плана, останавливаясь то тут, то там, возвращаясь в только что осмотренный интерьер  и замечая  каждый раз что-то новое…

Внезапно мое внимание привлекла одна  картина.
Маленький Павел Петрович, будущий император, стоял на фоне зеленой драпировки и держал в руке гравюру с изображением какого-то рыцаря.

Тяжелый алый шелк камзола, алмазный блеск ордена, тончайшее кружево манжет… Из-за напудренного парика личико кажется совсем бледным. Сколько же ему здесь лет? Восемь? Десять? Меньше? На портретах восемнадцатого века детей полагалось изображать, как маленьких взрослых. Но что-то отличало маленького царевича от сотен таких же парадных портретов детей вельмож, виденных мною ранее. Может быть, легкая полуулыбка на губах? Или задумчивый взгляд? Фигурка мальчика казалась особенно хрупкой из-за взрослого тяжеловесного наряда и пышного парика.

В голове профессионально запрыгали литературные ассоциации.  Щелкунчик? Стойкий оловянный солдатик? Маленький Моцарт?

- Как странно… И печально, – знакомый низкий голос опять прозвучал за моим плечом.

Я обернулась. Темноволосый незнакомец, на которого я налетела в дверях, внимательно и серьезно рассматривал картину.

- Что странно? – спросила я.

- Изображение этого малыша. Посмотрите, на губах ребенка  мягкая улыбка, взгляд открытый и приветливый, но в глубине глаз уже таится печаль и даже некоторая обреченность. Кажется, этот мальчик был лишен детства.

- Тут вы правы, -  вздохнула я. – Насколько мне известно, мать будущего правителя нашей страны, императрица Екатерина Вторая  не давала сыну игрушек.

- В семь лет он слушал рапорты придворных
О положенье дел на море, о войне.
Кивал с улыбкой грустной и покорной,
А оставаясь сам с собой наедине,
Безудержным мечтаньям предавался,
Что он мальтийский рыцарь, адмирал!

Играл один. И эхом отзывался
Ребенка смех среди пустынных зал.
А он твердил, что птичник – это царство,
И с канарейками беседовал «на ты».
Мечтать всегда любил властитель государства…
Мы знаем

- Чем закончились мечты, – неожиданно произнес незнакомец, полностью угадав финал моего стихотворения о детстве императора Павла.

- Да, - немного растерянно согласилась я. – А вам знакома эта часть истории нашей страны?

- Отчасти. Я успел поговорить с местными хранительницами, – улыбнулся незнакомец.

- Это он музейных работниц так называет, - подумала я. – Странная манера речи. Но поэтичная.

Мужчина, тем временем, подошел к портрету чуть ближе, почти коснувшись меня плечом. Еще раз внимательно вгляделся в изображение малыша.

Потом обернулся ко мне. В какой-то миг мне показалось, что в глубине его карих глаз вспыхнули янтарные огоньки.

Но, наверное, в этом был виноват луч солнца, упавший на лицо странного собеседника.

- Утром я немного побродил по парку. Потом посетил замок, походил по комнатам и залам. Мне  кажется, я понял, каким человеком был правитель, живший здесь.

- И каким же? – тихо спросила я.

- Благородный рыцарь. Покровитель искусств. Поэт в душе…

  Мужчина помолчал и добавил.
 – Мир жесток к правителям-романтикам. В любые времена и на любой земле…

С этим нельзя было поспорить. И я только склонила голову, соглашаясь с незнакомцем.

Он еще раз внимательно посмотрел на картину. Покачал головой.

- Какое талантливое изображение! Образ ребенка создан с удивительной проницательностью. Сочетание веселости, простодушия, печали и тревоги…

У нас так писать картины еще не научились.

- У кого это «у вас»? – чуть не спросила я, но сдержалась.

Рассуждал незнакомец, как профессиональный искусствовед. «У нас не научились» - наверное, на курсе, где он преподает, в какой-нибудь Академии Живописи.
Но внутренний голос подсказывал мне, что с этим товарищем не  все так просто.  Честно говоря,  сначала он  показался мне иностранцем. Англичанином, судя по легкому акценту. Но, если он иностранец, то никак не может быть ролевиком. Скорее уж, отставший от группы турист. Да и по возрасту мой собеседник был явно старше ребят-волонтеров, увлеченно играющих в героев любимых книг. Но если он обычный турист, то почему так странно одет?
Так и не найдя ответы на  вопросы, я повернулась, чтобы выйти из зала. Мой собеседник тоже собрался уходить. Мы спускались вниз по лестнице, продолжая разговор.

- Вы пишете стихи?
- Время от времени. Если «падает» строчка, а вслед за ней другая…

Но чаще пишу сказки, пьесы для своего драмкружка.
- Для чего, простите?
Он точно иностранец! Я пояснила:
- Для драматического кружка. Это такой театр, только маленький. В нем играют дети.
- Значит, мы с вами коллеги! – мужчина  приветливо улыбнулся.  - «Верно служим Мельпомене, песням и стихам», - процитировал он строчку из известной песни.
-  Скорее уж, Талии, - улыбнулась я в ответ. – Дети не терпят трагедий. Они желают именно той жизни, для которой и создан человек, радостной и счастливой.

- Золотые слова!

- Это не я придумала. Это сказал один очень хороший человек.

- Менестрель?

- Ну, можно и так сказать. Бард.  Юрий Визбор.

- О,  моя дорогая, моя несравненная леди, ледокол мой печален, и штурман мой смотрит на юг…

- Ну, да! Это его песня. А откуда вы ее знаете? – спросила я, а про себя подумала: здорово, что наших классиков знают даже в Англии.

- Одна хорошая знакомая пела. Как-то вечером, в таверне.

Где?! Я слегка обалдела от этого слова. Нет, он не иностранец, а все-таки ролевик. Видимо, любви к фэнтези все возрасты покорны.

- Кстати, прошу прощения, что до сих пор не представился.
 Мой собеседник остановился на ступеньках и слегка поклонился.
– Томас Блэкнар.

- Все-таки англичанин, – пронеслось у меня в голове. – Как  странно!

Незнакомца в моем сне тоже звали Томас. Мда-а… Сама же сочинила: Кто пишет фэнтези, пускай не удивляется, что Сказка с Жизнью в узелок, порой, сплетаются»

Не буду пока ничему удивляться, а для начала представлюсь в ответ и подожду дальнейшего развития событий. То есть нашего разговора.

- Очень приятно. Ника Светловская.

- У вас красивое имя.
- Спасибо.

  До выхода, впрочем, мы так и не дошли - нас опять занесло на второй этаж.

Музейные залы Томас осматривал выборочно. У какой-нибудь мраморной статуэтки мог подолгу стоять, рассматривая ее, то с одной, то с другой стороны. А некоторые залы пробегал, едва  бросив мимолетный взор на роспись стен и золото лепнины.  По оружейной галерее вообще пронесся, как ветер, не удостоив даже взглядом все эти мушкеты и штуцеры. Мне даже показалось, что на его лице промелькнуло что-то похожее на отвращение. Странно. Обычно мужчины здесь надолго «залипают».

  Мы шли по залам дворца, и я чуть приотстала, чтобы лучше рассмотреть нового знакомого. Двигался Томас очень легко и плавно, как-то даже неуловимо для взгляда. Вот он только что шел рядом со мной.

А вот уже стоит в Малиновой Гостиной и задумчиво смотрит на гобелен со сценой из романа Сервантеса. Подарок Людовика Шестнадцатого будущему императору.

Шлем – надтреснутое блюдо, щит - картонный, панцирь – жалкий.
В стременах висят, качаясь, ноги, тощие, как палки.
Страстно, с юношеским жаром он толпе крестьян голодных
Вместо хлеба рассыпает перлы мыслей благородных.
Он смешон… Но  столько детской доброты в улыбке нежной!
И в лице, простом и бледном, столько веры безмятежной…

- Дон Кихот Ламанчский… Ника, вам не кажется, что это был весьма трагичный и одновременно символичный  подарок?

Кажется, в глазах Томаса опять заиграли янтарные огоньки.
Между прочим, англичанин-то наш,  ролевик,  весьма недурен собой! Четкие, правильные черты лица – хоть на медали печатай, хоть камею высекай. Твердый очерк губ и подбородка. Темные брови. Про глаза я уже говорила. А в сочетании с длинными каштановыми волосами все это вместе дает ощущение ожившего старинного портрета.  И руки очень красивой формы. Похоже, он все-таки артист.

Или режиссер! Назвал же он меня «коллегой».

Стоп, Ника! Ты разглядываешь приятного мужчину, забыв ключевое  слово твоей личной жизни: «ГРАБЛИ»! Сама же утром насчет этого предмета размышляла.
- Ой, ну что ты меня пилишь? – возразила я своему же внутреннему голосу. – Мы просто общаемся на интересную  тему.
И, приглушив зловредные вопли внутреннего голоса, насчет того, что все мои проблемы в личной жизни начинались с приятного общения, я поспешила согласиться с Томасом.

- Да уж. Дон Кихот – печальный чудак, вздумавший восстановить давно забытые, а, может быть,  никогда не существовавшие истинно  рыцарские нравы. Есть некая грустная общность…

Тут я посмотрела в окно и сообразила, что дождь – закончился. А меня давно ждут в лагере…